Моше и его тень. Пьесы для чтения

22
18
20
22
24
26
28
30

Небольшая пауза.

Наталья: И что ты им скажешь?.. Позовите, пожалуйста, к телефону Ольгу, которую сбила машина? На хорошем немецком языке, да?

Борис: Да, плевать я хотел на их язык.

Короткая пауза.

(В трубку, громко). Алло?.. Can I speek with Olga Grunvald?.. Я сказал, могу ли я поговорить с Ольгой Грюнвальд… With Olga Grunvald… (Кричит). Я сказал Грюнвальд! Грюнвальд! (Негромко). Что ж это вы тупые-то такие, Господи!.. Я ведь русским языком тебе говорю, фриц недобитый, позови к телефону Ольгу Грюнвальд, дубина… Do you understаnd?.. Чего нихт? Сам ты нихт! (Протянув Наталье трубку). Скажи им, пусть Ольгу позовут.

Наталья: Сам скажи. (Поднявшись, уходит в комнату).

Борис: А я что, по-твоему, делаю? (В трубку). Эй, шпрехензидойч!.. Я между прочим, тебе из России звоню… Слышишь, говно немецкое?.. Позови Ольгу, пока я тебе не оторвал кое-что… Ах, ты гаденыш. Трубку повесил. (Швыряет трубку). Гитлер-то, между прочим, капут, скотина…

Наталья (возвращаясь со стаканчиком валерьянки в руке, протягивая стаканчик Борису): На, выпей.

Борис: Что это?

Наталья: Отрава.

Борис: Вот за это спасибо. Самое время. (Пьет).

Короткая пауза.

Наталья: Пошли, поможешь мне убраться.

Борис (отдавая Наталье пустой стаканчик и поднимаясь): Теперь, по крайней мере, понятно, почему они войну проиграли, идиоты. (Уходит вместе с Натальей в комнату).

Спустя некоторое время, дверь возле правой кулисы открывается и оттуда показывается голова Маляра. Убедившись, что в прихожей никого нет, он быстро подходит к телефону и набирает номер, заглядывая в записную книжку. Ждет, с опаской поглядывая на соседнюю дверь.

Маляр (негромко и торопливо, прикрывая рот ладонью): Алло, Гриша… Гриша… Это я… Да, я, я… Узнал?.. Да… Скажи-ка мне, голубчик, сколько надо добавить в краску финского отвердителя, чтобы она высохла, часа, так, допустим, за два?.. Знаешь, такой синий порошок в красных пакетах, не помню, как он называется… Да, там все по-фински, я не понимаю… Что значит на глазок?.. На какой такой глазок, на твой или на мой?.. Я точно помню, что у меня все было записано в миллиграммах, тютелька в тютельку… Ну, как это нет, как это нет! Говорю же тебе, все было до миллиграмма… (Разочарованно). А ты, значит, на глазок сыпешь?.. Ну, понятно… Скажи мне тогда, хоть сколько примерно надо на глазок сыпать… (Оглядываясь на дверь, громким шепотом). Я говорю, сколько ты примерно на глазок сыпешь… Ну, на ведро, конечно… (Сорвав с головы бумажную пилотку, быстро записывает на ней). Понятно. Спасибо, Гриша. Сейчас пойду, попробую… (Понизив голос). А ты знаешь, что наш Воробьев свою виолончель пропил, так что к нам даже следователь два раза приезжал, и все репетиции отменили неизвестно даже до какого числа?.. Вот, знай теперь… А вот так. Взял и пропил. И футляр и инструмент, говорят, один смычок оставил, наверное, на память… Вот тебе и лауреат… Ну, все, Гриша, побегу. Спасибо, родной. Увидимся. (Повесив трубку, быстро исчезает в своей комнате, плотно прикрыв за собой дверь. Записная книжка остается лежать на ступеньках стремянки).

Почти сразу вслед за этим дверь противоположной комнаты распахивается и на ее пороге появляется Борис. Обе руки его заняты большим подносом с грязной посудой. Остановившись, он ногой придерживает открытую дверь, продолжая говорить.

Борис: Да, ничего я не выдумываю, Господи. Она целую неделю лежала в коме, а мы даже ни о чем не подозревали, – ну, что тут еще, по-твоему, можно выдумать?

Появившись на пороге, Наталья кладет на поднос, который держит Борис, еще несколько предметов и опять исчезает в комнате.

Знаешь, что это такое, когда человек лежит без сознания целую вечность, и никто даже толком не знает, что с ним в это время происходит?.. (Понизив голос). Может, она даже сюда приходила, чтобы нам пожаловаться, а мы в это время обедали или занимались черт знает чем.