«Я защищаю леди Риану, король Вальтен. Можешь отдать им меня, но не её», – безмолвно просил менестрель, не рискуя применять чары в присутствии жрецов и ведьмы, но надеясь, что королю хватит просто силы человеческого сердца, чтобы услышать.
Наконец Вальтен сказал:
– Я ценю верность, – обернувшись к Сотару, он продолжал: – Вы услышали, что хотели, достойные жрецы. На этом я предлагаю отпустить верного слугу моей королевы. Если моё мнение интересно вам – я не верю, что он имеет отношение к Блуждающим Теням. Тот, кто хотел бы строить козни и воплощать кошмары, не говорил бы обо всём настолько открыто. А что до его песен – так они скорее приносят людям радость, чем зло.
– О, но открытость порой является таким прекрасным оружием, особенно перед лицом тех, кто и без того сумел бы вытащить из тебя правду, – тихо заметил Сотар.
– Знаешь,
Сотар сохранил внешнюю невозмутимость и поклонился:
– Ах, мой благородный король, об этом мы и печёмся, чтоб легенды оставались легендами, а людская жизнь – жизнью.
Неизвестно, во что бы вылился этот их спор, если б не Илса. Не глядя на Тилларда, она сказала:
– Мой король, если я смею просить тебя, позволь достойным жрецам
Менестрель коротко посмотрел на Вальтена. Ловушка захлопнулась. Короля поставили перед выбором: Риана или Тиллард. Обвинение ложилось либо на менестреля, либо на королеву, покровительствовавшую ему.
Король выбрал правильно, и за это менестрель был ему благодарен.
– Проверьте его, – устало сказал владыка Кемрана, но в его глазах горел опасный огонёк: – Без моего ведома не смейте очищать его. Это мой приказ.
– Твоя воля священна, мой король. – Сотар поклонился.
Он уже получил желаемое, и не было нужды вступать в лишние споры.
Тиллард поклонился королю с гораздо более искренним почтением, чем старик, и позволил одному из жрецов сковать ему запястья цепью из звёздного железа. Прежде чем он покинул зал, он увидел, как Илса шепнула одними губами:
– Лучше уж ты, чем
Он был согласен с ведьмой всем сердцем, хоть и не понимал до конца, почему она решила поступить именно так.
Под холодным взглядом Вальтена, едва заметно выдававшим тревогу, они покинули зал. Неспешно они прошли по коридорам замка в окутанный сумерками город. И здесь Сотар на миг позволил маске доброжелательного волнения о благополучии душ соскользнуть со своего лица. Ледяной поток его ненависти обжигал, как ядовитая сталь. Очень тихо – так, что никто, кроме менестреля, не услышал – верховный жрец проговорил:
– Даже Ши вряд ли способны ткать свою проклятую музыку с переломанными пальцами и выжженным горлом.
XXXII