Бестолочь

Посвящается Л.

C’est plus qu’un crime, c’est une faute[1].

Глава 1

Мужчина в темно-синих широких брюках и зеленой спортивной рубашке нетерпеливо переминался, стоя в очереди.

Девчонка-кассирша — кретинка, думал он, никогда не умела быстро отсчитать сдачу. Он повернул лысую, в складках жира го­лову, прочитал на внутренней стороне освещенного тента: «Се­годня на экране! «Подозрительная женщина», равнодушно гля­нул на афишу с полураздетой дамочкой, демонстрирующей бедро, и оглянулся на стоящих сзади — нет ли знакомых лиц. Знакомых не было. Все равно, подумал он, подгадал в самый раз. Точнехонь ко к восьмичасовому сеансу. Он сунул доллар в резное окошко стеклянной будки.

— Привет,— улыбнулся он блондинке-кассирше.

— Привет.— Ее пустые синие глаза радостно блеснули.— Как поживаете?

Ответа она не ждала, мужчина и не стал отвечать.

Он вошел в вестибюль — там слегка пованивало — и услыхал резкий воинственный сигнал горна: началась кинохроника. Он ми­новал стойки, где продавали конфеты и воздушную кукурузу, про­шел до конца, грациозно, при том что был грузен, повернулся, огляделся и увидел Тони Рикко. Он прибавил шагу и поравнял­ся с Тони, когда оба свернули в центральный проход.

— Привет, Тони! — произнес он с ноткой покровительства в го­лосе, как обычно обращался к Тони, когда тот стоял за прилав­ком в отцовой гастрономической лавке.

— Привет, мистер Киммель! — улыбнулся Тони.— Сегодня одни?

— Жена только что уехала в Олбани.— Он махнул рукой и начал боком протискиваться на свое место.

Тони спустился по проходу поближе к экрану.

Мужчина задевал коленями о спинки сидений, бормотал, про­тискиваясь, «извините» и «благодарю вас» — людям приходилось вставать или приподниматься, чтобы его пропустить. Он пробрал­ся до конца и вышел в проход у стены; спустился до двери, над которой красными буквами горело: «Выход», толкнул метал­лические створки и шагнул на тротуар, окунувшись в духоту жар­кого вечера. Повернув в противоположную от тента сторону, он пе­решел улицу, свернул за угол и сел в свой черный двухдверный «шевроле».

Не доезжая квартала до автобусной станции «Кардинал Лайнз», он остановился, подождал в машине около десяти минут, увидел, как от конечной платформы отъехал автобус, следующий рейсом Ньюарк — Нью-Йорк — Олбани, и тронулся следом.

Автобус медленно тащился в гуще транспорта до въезда в туннель Холланд, затем в Манхаттане повернул на север. Мужчина ехал так, чтобы между ним и автобусом были две-три маши­ны, сохранив такой порядок и тогда, когда они выбрались из го­рода, транспорта поубавилось, а скорость возросла. Первая ос­тановка, подумал мужчина, должна быть у Территауна, а может, и раньше. Если место окажется неподходящее, придется ехать даль­ше. Если же второй остановки не будет — что ж, тогда в самом Олбани, где-нибудь в переулке. Сосредоточившись за рулем, он поджал толстые пухлые губы, но желто-карие глаза, широко раск­рытые за толстыми линзами очков, не меняли своего выражения.

Автобус остановился перед кучкой строений — кафе и освещен­ные продуктовые магазины; мужчина проехал мимо и остановил машину, прижав ее к обочине, так что дерево царапнуло ветвями по корпусу. Он поспешно выскочил, побежал и перешел на шаг только тогда, когда добрался до освещенной площадки, где стоял автобус.

Пассажиры все еще выходили. Он увидел, как она спускается, узнал ее приземистую фигуру, по первым шагам распознал неук­люжую, вперевалку, походку. Не прошла она и шести футов, как он оказался рядом.