Духовность Общества Иисуса

Конституции Общества Иисуса: что это такое?

Для изучения письменных духовных наставлений св. Игнатия Конституции не менее важны, чем Упражнения, находясь, впрочем, совершенно в том же русле, что позволит нам обсудить их более кратко. Конституции, в сущности, не являются ни теоретическим рассуждением на тему монашеской жизни, ни тем более сухим сводом законодательных текстов. Но постоянное упоминание – даже вне глав, посвященных внутренней жизни, – благодатных принципов, которые должны направлять подготовку, учебу, апостольство, управление Обществом, делает эту книгу настоящим документом духовного учения[247].

Конституции в собственном смысле слова в десяти частях предстают нам предваренные двумя другими документами: «Уложениями Института» и «Общим экзаменом», который должны пройти те, кто желает вступить в Общество. Текст Конституций, как и текст Экзамена, сопровождается «Разъяснениями», или дополнительными замечаниями, поясняющими их предписания или уточняющими их подробности.

«Уложения» представляют собой краткое сочинение на нескольких страницах, подготовленное Игнатием и его товарищами в 1539 г., когда они решили основать орден и попросить Павла III о его утверждении: здесь указываются основные черты задуманной организации, уточняются ее цель и дух. Это они, одобренные Папой 27 сентября 1540 г., послужили настоящим учредительным уставом Общества, «правилом» новой семьи монашествующих, торжественно освященным Церковью. Вторая редакция этих «Уложений», с изменениями, подсказанными опытом, в особенности в том, что касается коллегий, была одобрена Юлием III 21 июля 1550 г. и представляет собой ныне понтификальный закон, утверждающий Институт Общества[248].

«Общий экзамен» с его восьмью главами ставит перед кандидатами различных категорий ряд вопросов, позволяющих узнать, пригодны ли они для исполнения задач Общества и для монашеской жизни вообще, нет ли каких-либо канонических препятствий, мешающих их вступлению в орден. Но кроме того в главе IV он представляет кандидату общий обзор жизни, которую ему придется вести в Обществе, испытаний, которые ему придется пройти, прежде чем он будет принят, и духа, которым ему нужно будет проникнуться, чтобы всецело исполнить свое призвание. Эта глава очень важна для познания игнатианской духовности.

Сам этот экзамен представляет собой одну из оригинальных особенностей законодательной деятельности основателя: он отражает заботу о двух вещах, которая постоянно дает о себе знать в его письмах и высказываниях. Прежде всего, это стремление не допускать неизвестно кого, не давать затопить себя потоку более или менее пригодных кандидатов, прельщенных успехами Общества. В Конституциях он трижды будет возвращаться к необходимости не открывать двери толпе. Рибаденейра же замечает: «Хотя в начале он с легкостью принимал людей в Общество, позже он ужесточил порядки и сказал, что, если что и внушает ему желание пожить подольше, то это возможность еще более усложнить допуск в Общество»[249].

Кроме того, Игнатий, решительно требующий от своих подопечных полного самоотречения, заставляющий их принимать такие жесткие средства освящения, как свободное обличение их изъянов, суровые порицания за малейшие нарушения, хотел, чтобы с самого начала по этому поводу между ним и его сыновьями не было никаких недоразумений. Вот почему в главе IV «Экзамена» мы находим перечень всех тех дел смирения и самоотвержения, которые, как мы видели, он так широко применял при подготовке своих последователей, а в завершении его – программу героического самоотречения, которая войдет в «Суммарий Конституций»[250] в качестве правил 11 и 12 и которую нужно привести здесь в первоначальной редакции. Здесь мы, в сущности, глубже всего можем заглянуть в мысль Игнатия, чтобы увидеть, чего он ждет от своих монашествующих.

«Равным образом, – говорит он в заключение, – нужно, подчеркивая это и придавая этому особый вес перед лицом Нашего Творца и Господа, настоятельно обратить внимание экзаменуемых на то, в сколь высокой степени помогает и способствует духовной жизни полное, а не частичное отвращение к тому, что любит и чего держится мир, – и как важно, напротив, всеми силами принимать и желать то, что любил и чего держался Господь наш Христос. Как люди мира сего, которые следуют миру, любят и усердно ищут почестей, славы и признания своего громкого имени на земле, как учит их мир, – так идущие путем духа и поистине следующие Христу, Господу нашему, любят и горячо желают прямо противоположного, а именно: облачаться в то же самое одеяние и платье, что и Господь наш, ради должной любви к Нему и благоговения перед Ним. Так что, если в этом не будет никакого оскорбления Его Божественному Величеству и если ближнему это не вменится во грех, то пусть они желают сносить ругательства, ложные обвинения, оскорбления, считаться безумными и расцениваться как таковые (не подавая к этому, однако же, ни малейшего повода), из желания походить на нашего Творца и Господа, Иисуса Христа, и в какой-то мере подражать Ему, облачаясь в Его одеяние и платье, поскольку Он носил их ради нашего вящего духовного преуспеяния, подавая нам пример, дабы мы во всем, что нам по силам, посредством Его Божественной благодати желали подражать и следовать Ему, ибо Он – путь, ведущий людей в жизнь.

Посему следует спрашивать кандидата, есть ли у него эти желания, столь спасительные и плодотворные для совершенства его души. Если по нашей человеческой слабости и на собственную беду он не испытывает таких желаний, столь пылких в Господе нашем, то нужно спросить его, есть ли у него какое-либо желание испытывать их. Если он ответит утвердительно, что желает испытывать столь святые желания, то для большего успеха в достижении этого его следует спросить, решился ли он и готов ли принять и терпеливо переносить с помощью Божией благодати таковые ругательства, насмешки и оскорбления, связанные с платьем Господа нашего Христа, а также любые иные, всякий раз, когда ему их причинят, – будь то от кого-либо из дома Общества (где он намерен повиноваться, смиряться и обрести жизнь вечную) или вне дома, от кого угодно в этой жизни, – не воздавая никому злом за зло, но напротив: добром за зло. Чтобы успешнее достичь такой степени столь драгоценного совершенства в духовной жизни, его главным и самым важным занятием должно быть следующее: искать в Господе нашем большего самоотречения и постоянного умерщвления плоти во всех возможных делах. А наш долг – помогать ему в этом соответственно той мере благодати, которую уделит нам Господь наш, к Его вящей хвале и славе»[251].

Этот текст, такой краткий и сильный, написанный таким неровным языком, несет на себе, в мельчайших своих деталях, отпечаток личности Игнатия. Именно этот текст принимают кандидаты Общества по долгом и вдумчивом размышлении перед решительным шагом. Он дает нам верный ключ к тому поведению, какое, как мы видели, демонстрировал основатель по отношению к лучшим из своих сыновей. И только он позволяет нам проникнуть в глубокий смысл дальнейшего текста Конституций: везде будет предполагаться, что подобное требование уже взвешено серьезно и мужественно пред лицом Божиим и, ответив на него утвердительно, человек заранее принял все следствия подобного ответа. Несомненно, как во времена Игнатия, так и потом не один человек, стремящийся к иезуитской жизни, просмотрел эту невыносимо суровую страницу бегло, не вдумываясь во все ее слова. Следовательно, не нужно удивляться, если духовность, чью основу представляет собой эта страница, остается для такого человека закрытой книгой, не поддающейся пониманию. Вот чем объясняется строгость, с какой основатель безжалостно отправлял назад людей, в остальном набожных и исполненных хороших качеств, которые, возможно, станут потом, в другом месте, прекрасными монашествующими и сохранят искреннюю привязанность к Обществу, как тот Сапата, о чьем исключении рассказывает Гонсалвиш да Камара, но которые не поняли этого основополагающего условия, необходимого, чтобы устоять в Обществе и принести в нем плоды[252]. Конституции как таковые делятся на десять частей, посвященных соответственно: 1) приему кандидатов в новициат; 2) исключению тех, кто, будучи принят, на поверку оказывается непригодным для Общества; 3) телесному и душевному преуспеянию оставшихся; 4) их обучению наукам и другим средствам помощи ближнему; 5) окончательному приему в Общество; 6) тому, что лично касается тех, кто был таким образом в него принят (послушанию, бедности и т. д.); 7) их распределению на апостольской ниве; 8) тому, что должно поддерживать их связь друг с другом и с главой; 9) главе Общества и правлению Обществом; 10) сохранению Общества в хорошем состоянии и его росту.

О работе над составлением этих Конституций мы осведомлены намного лучше, чем о составлении Упражнений, особенно теперь, когда новое критическое издание явило нам подготовительные документы и последовательные этапы развития оригинального испанского текста[253].

Точку отсчета образуют здесь протоколы собеседования 1539 г., завершившегося составлением «Уложений» 1540 г., одобренных Павлом III. В этих «Уложениях» ясно предусматривалось, что будущий генерал, при помощи других членов нового Общества, составит Конституции, которые позволят ему более уверенно и эффективно придерживаться поставленной цели. Начиная с 1541 г. некоторые пункты уже определяются Игнатием и отцами, находящимися в Риме, в частности, особый документ, регулирующий способ основания коллегий, документ, который будет пересмотрен и расширен в 1544 г. Мало-помалу к ним прибавляются замечания относительно частностей: мы уже видели, как святой размышлял в 1544 г. о бедности, которую следует предписать церквам Общества. Тем не менее работа продвигается медленно и неравномерно вплоть до того дня, когда в марте 1547 года[254] Игнатий зовет к себе в качестве секретаря и помощника в составлении Конституций Поланко, который, в прошлом scriptor apostolicus, был всецело пригоден для этого занятия. Поланко, со времени своего прибытия, ознакомившись с уже сделанным, начал представлять на рассмотрение своему настоятелю Dubiorum series, сохранившиеся до сих пор. Здесь, черпая порой вдохновение в старинных монастырских уставах, он мало-помалу собирал материалы для обсуждения, вопросы, требующие решения, и записывал ответы Игнатия. Несколько позже, перед 1549 г., он делает в своих Industriae первую попытку группировки собранных материалов в 12 частях, затем, как кажется, составляет первый набросок «Конституций для коллегий». И вот наконец, перед окончанием 1550 г., мы уже имеем в виде тетрадок постепенно составленный и проверенный полный текст Конституций, содержащий деление на десять частей, не изменившееся с того времени (текст а критического издания). Первая редакция (текст а) «Общего экзамена» появилась в 1546 или 1547 г. Тогда основатель призвал к себе некоторое количество отцов и дал им на рассмотрение в 1550–1551 г. полный и проверенный экземпляр Конституций и «Общего экзамена» (текст А): именно этот текст, исправленный на основе их наблюдений, будет распространяться в различных провинциях ордена, прежде всего Надалем, а также Рибаденейрой между 1552 и 1555 г. Между тем Игнатий не переставал пересматривать и совершенствовать свой текст, и так возникло то, что называется испанским автографом Конституций, не потому, что текст этот был написан рукой святого, но потому, что эта рукопись – последняя, которую он пересматривал и правил (текст В). Латинский перевод, которому было предназначено стать официальным текстом, был сделан с испанского оригинала Поланко в самом конце жизни Игнатия, а завершен, вероятно, лишь после его смерти: именно этот текст будет напечатан в 1558–1559 гг., после того как будет утвержден одновременно с испанским текстом первой Генеральной конгрегацией (10 сентября 1558 г., декреты 78–79)[255]. Здесь сам собой встает вопрос: каков в точности вклад Игнатия и Поланко в тот текст, о возникновении которого мы только что говорили? Что касается содержания, идей, то тут нет ничего, по меньшей мере официально, не утвержденного Игнатием. Действительно, он с пристальным вниманием по нескольку раз пересматривал и правил каждый из сменявших друг друга текстов. С другой стороны, Dubiorum series Поланко доказывают, что последний собрал немало материалов, предложил немало вопросов для обсуждения. Но отсюда же следует, что именно основатель указывал, какие ответы на них давать, чем руководствоваться при выборе материалов. По свидетельству самого святого, переданному Надалем, «в том, что касается содержания, в Конституциях нет ничего принадлежащего Поланко, кроме некоторых вещей, связанных с коллегиями и университетами, и даже это соответствует его [Игнатия] собственной мысли»[256]. Учитывая тесноту сотрудничества Поланко с настоятелем в 1547–1550 гг., его почтение к Игнатию, его желание во всем проникаться воззрениями Игнатия в ходе их долгих бесед, установить что-либо с большей точностью не представляется возможным. Что несомненно, так это всецело игнатианское вдохновение, стоящее за Конституциями в целом, и, следовательно, тот факт, что Конституции доподлинно являются личным трудом основателя. В том, что касается формы и порядка, вклад секретаря более значителен: достаточно сравнить стиль Конституций в целом, в общем ясный и гладкий, и фрагменты, несомненно составленные Игнатием, такие, как только что приведенный отрывок «Экзамена», чтобы понять, что по Конституциям прошлась другая рука, рука профессионального писаря. Набросок плана, который представляют собой Industriae Поланко, также побуждает приписать ему важный вклад в ясное и удобное расположение глав и частей Конституций.

Среди последних можно отметить как наиболее богатые духовными наставлениями[257] (наряду с уже отмеченной главой 4 «Общего экзамена») первую главу III части, о духовной подготовке принятых в Общество послушников; главу 4 IV части, о поддержании рвения у учащихся; всю VI часть, о монашеских обязанностях и о помощи членам Общества; 1-ю главу VIII части, о единстве духа и сердец; главы 1 и 2 части IX, в которых набросан портрет генерала Общества и которые можно сравнить с отрывком (IV, с. 10, п. 4–5), где описаны необходимые качества ректора коллегии; наконец, всю X часть, о средствах сохранения и развития Общества ради служения Богу.

Эти духовные наставления естественным образом соответствуют по духу тем, которые мы уже выделили среди практических указаний Игнатия, а также в Упражнениях. Здесь, как и там, мы видим непрестанные упоминания единственной цели – «служения Богу» или «славы Божией», – к которой следует стремиться, и стремиться все больше и больше. Во всей книге, как мне кажется, невозможно найти ни одного сколько-нибудь важного или тонкого вопроса, который бы обсуждался без явного упоминания этого высшего мерила, долженствующего все вдохновлять и направлять.

Наряду с этим «теоцентризмом» устремлений по ним красной нитью проходит также мысль о внутреннем руководстве, осуществляемом благодатью. Она находит свое выражение в таких оборотах, как in Domino («во Господе»), «как будет сочтено во Господе», «как внушит помазание Святого Духа»… Пролог, помещенный в начало окончательной редакции 1556 г., начинается не чем иным, как упоминанием принципа, согласно которому «высшая мудрость и благость Бога, нашего Творца и Господа, будет сохранять, направлять и устремлять вперед это малое Общество Иисуса в его святом служении, так же, как она соблаговолила положить ему начало», а «с нашей стороны, более, чем всякая внешняя конституция, будет этому способствовать внутренний закон милосердия и любви, который Дух Святой записал и запечатлел в сердцах»[258].

Этой главенствующей роли благодати и необходимости сочетать ее с самым усердным применением человеческих средств и посвятил Игнатий долгую страницу в конце первой редакции «Экзамена», которую будет весьма уместно воспроизвести здесь, поскольку она оставалась неизданной вплоть до самого последнего времени и поскольку нигде больше он не выражал с такой точностью и силой суть своей мысли по этому важнейшему вопросу: «…если, следуя обычным путем in Domino, один человек обладает великими естественными дарами, внутренними и внешними, а другой лишен этих даров, то, если Его Божественное Величество равным образом одарит их своими духовными дарами и милостями и если они окажутся в равной мере способны их принять, тот, кто обладает этими естественными дарами, станет лучшим орудием достижения всеобщего и духовного блага душ, чем другой, ими не наделенный. Таким образом, хотя все нужно ценить по достоинству и ставить на первое место те дары, которые делают души угодными их Творцу и Господу (gratum facientes), на второе же – дары безвозмездные (gratis datae), а на третье – дары естественные и хотя всецело верно, что в первых из них состоит все наше благо, однако в деле помощи большому числу других людей, при условии обладания первыми, вторые и третьи будут также очень полезны. Поскольку же вторые более редки и даруются Всемогущим не столь широко, а третьи, напротив, встречаются чаще, и поскольку эти последние дары иногда всецело, иногда частично, даются природой и часто путем своего применения и возникающей впоследствии привычки становятся всецело естественными, то, из любви и почтения к Богу, видя все наше предназначение в первых дарах, мы должны прибегать ко всем разумным средствам, имеющимся в нашем распоряжении, для обретения третьих даров в вещах как внутренних, так и внешних, дабы лучше привлекать людей к первым дарам, при всесторонней помощи и действии Господа нашего, чтобы во всем Его Божественное величество удостаивалось хвалы и славы. Следовательно, если мы отметим и учтем ценность и весомость первых и третьих даров, подобно тому, как мы глубоко ошибаемся, ожидая первых, духовных, даров и милостей непосредственно из рук нашего Творца и Господа, если не прибегаем к средствам, которые могут нам в этом помочь, и не желаем применять и использовать третьи дары, постольку, поскольку это возможно с нашей стороны, coniuncta divina gratia, которая всегда движет нами и присутствует в нас, никогда нас не покидая, так мы ошибаемся и всецело заблуждаемся и тогда, когда ищем третьих даров, не будучи преображены и украшены дарами первыми, потому что третьими дарами куда опаснее и хуже обладать, когда они не сопровождаются первыми, и мы не извлекаем из них пользы, потому что они целиком предназначены нам, но для истинной любви по Божией благости…»[259].

По содержанию и форме мне представляется трудным найти текст, более характерный для мысли и стиля св. Игнатия.