Он раздевался, не глядя на нарушителя, потом, повернувшись к нему и приглаживая красными, замерзшими пальцами свои редкие волосы, — усмехнулся:
— Ну, здравствуйте, Помеловский.
— Здравствуйте, — тихо ответил тот.
— Вот и встретились.
— Да.
— Подвели олешки-то?
— Подвели.
— Вот так-то, Помеловский.
Он потянулся всем своим большим телом, как перед сном после трудного рабочего дня и, сев на диванчик, грустно сказал:
— Жаль, не я вас задержал. Жаль.
— Все равно, — сказал Помеловский.
— Нет, — покачал головой Лагунов. — Мне не все равно. Ну, поехали?
Он снова надевал полушубок, долго застегивал негнущимися пальцами ремень, деловито поправляя ушанку, и не глядел, как двое пограничников выводят Помеловского.
— Вы что, давно знакомы с ним? — спросил Селезнев.
Полковник отогнул рукав, и Селезнев опять увидел широкий шрам.
— Я тебе рассказывал уже. Его работа.
В дверях полковник снова обернулся и, подумав, сказал вдруг неожиданно:
— Очень долго я ждал его, капитан.
Последняя примета
Я люблю бывать на этом островке, до которого долго и утомительно нужно добираться на шатком и скрипящем катеришке. Волна то и дело кладет его с борта на борт, и поэтому, сойдя через пару часов на каменистую землю острова, испытываешь странное чувство, будто земля убегает куда-то из-под ног, и обязательно нужно ухватиться за что-то, чтобы не упасть — так изматывает эта дорога!