Звук прерывается, и изображение за спиной исчезает, когда в Плодожора попадает звуковой снаряд. Я наблюдаю, как крошечный дрон вращается в воздухе, одна из лопастей его ротора сильно повреждена, но его огни все еще мерцают – зеленым, розовым, желтым.
В Плодожора попадает вторая УЗ волна, и огни дрона полностью гаснут. Самовосстановления на этот раз не будет. Плодожора больше нет.
«Прощай, дружок, – думаю я. – Ты отлично поработал».
Тысячи людей оборачиваются и молча смотрят, как Плодожор падает на пол, и слушают, как он разбивается на куски.
Меня хватают двое Носителей и крепко держат. Но я не сопротивляюсь, не пытаюсь вырваться.
Я наблюдаю за толпой, пока Гален возвращается на платформу. Наконец, его солдаты увидели его таким, какой он есть на самом деле, наконец, им открыли глаза.
За спиной Галена снова появляется его проекция, пока он, улыбаясь, поправляет галстук.
– Дамы и господа, – говорит Гален, пугающе быстро восстанавливая самообладание, – похоже, лидер революции сегодня не вступит в наши ряды. Вместо этого я спрашиваю вас, выживших Земли, что с ним станет?
Я жду, оглядывая пустые лица, предвкушая первый гневный протест против Хэппи.
– Убить мятежника! – раздается крик из толпы.
– Убить лжеца! – еще один возглас.
А потом они все кричат: жаждут моей крови, призывают убить меня.
Я застываю в недоумении, не могу говорить, не могу пошевелиться. Я смотрю на сердитые лица тысяч солдат, их слова сливаются в беспорядочную смесь звуков.
Я ожидал, что умру сегодня, но смел надеяться, что перед смертью смогу открыть им глаза.
Гален поднимает руки, и в зале наступает тишина. Он машет кому-то за кулисы, и мимо меня проходит палач с сердечным детонатором.
Посреди мертвой тишины в толпе шаги высокой женщины эхом разносятся по огромной комнате. Она встает рядом со Смотрителем.
– Мистер Кейн, – произносит Гален, и теперь его голос эхом отзывается в тишине. – Народ высказался. Вы хотите что-нибудь сказать?
«Я умру, – думаю я. – Я умру, и все было напрасно. Им все равно. Последователям этого человека плевать. Я показал им правду, а они не хотят ее видеть».
Я оглядываюсь. Их лица застыли в насмешках и ожидании, когда меня сотрут.
«Они не станут слушать, – думаю я, – но сотни тысяч выживших по всему миру услышат».