Мужчина улыбнулся и обхватил ее по-прежнему холодные пальцы своими. Поднес их к губам.
И нежно поцеловал мягкие, но ледяные подушечки.
Женщина вздрогнула и отпрянула. Но ее рук Сигурд не выпустил. И медленно, перехватив ее за предплечья, притянул к себе.
Широко распахнув глаза и слегка приоткрыв губы, Анифа уставилась в склоненное над ней мужское лицо. Сигурд посмотрел на нее внимательно и пытливо, а через несколько секунд она с легкостью разглядела в его глазах хорошо знакомый блеск трепетного желания и почувствовала, как волна жара прокатилась по телу к голове, заставив лицо вспыхнуть.
Чрезмерная близость разгоряченного после активных телодвижений на тренировочной площадке, терпко пахнущего солью и мускусом мужского тело ее взволновало, а его тепло приятно согревало ее собственное замерзшее, хотя Анифа осознала это не сразу. И ее естество инстинктивно потянулось к этому теплу, к этому ощущению мужской силы и мощи, но…
Что-то темное и неприятное словно толкнулось внутри нее, заставив испытать жгучий стыд. Это было неправильно, ужасно неправильно — Анифа по-прежнему четко понимала это, и поэтому она с силой дернулась, чтобы вырвать свои руки из горячих мужских пальцев. Но Сигурд удержал ее и только сильнее прижал к себе, чем сильно взволновал их обоих.
— Не надо… — тихонько всхлипнула женщина перед тем, как Сигурд, впервые за много дней проявив удивительную настойчивость, прижался к ее губам.
Мысли спутались мгновенно. Накатила слабость, но Анифа, прильнув к мужчине, с жаром ответила на его поцелуй.
Сигурд едва не зарычал от торжества, затопившего его сердцо. Откликнулась! Потянулась! Причем вполне в сознании и при ясном рассудке, а не как в прошлый раз или, например, вчера со Свеном.
И хотя мысль о брате неприятно уколола его, она быстро померкла под влиянием юркого женского язычка, что дразняще скользнул по его губе. Порывисто выдохнув, он отпустил ее, но лишь для того, что покрепче обнять и притянуть к себе. И сделать поцелуй ярче и глубже.
Всю прошлую ночь Анифа спала плохо и беспокойно. Сначала ее мучали мысли о Далии и своем недопустимом поведении, потом — о причинах оного и, как следствие, о том, как все можно исправиться. И можно ли исправить вообще?
Будто пробудившись от долгого и тяжелого сна, ее чувственность искала выхода не только в сладострастии, но и в ярком выражении всех своих эмоций. Тело женщины зрелой и знающей цену удовольствию отказывалось подчиняться доводам рассудка и могло еще не раз предать Анифы, причем совершенно неожиданным образом. И если ночью, в полном одиночестве и под многочисленными теплыми одеялами, она могла попробовать удовлетворить жаркое томление между ног собственными силами, то что делать, когда все ее естество с легкостью отзывается на близость сильного и привлекательного мужчины? Что делать, если с каждым днем ее страстная и чувственная натура, желая получить не только короткую разрядку, но и почувствовать мужскую власть над собой, тяжесть и жар мужского тела на себе, его твердость и крепость в себе, тянется и надеется на напор с его стороны?
Годы супружеской жизни научили ее смело выражать Риксу свои желания и мысли. Во время беременности Анифа порой была ненасытна, чем северянин был более чем доволен, так как и сам, как мужчина, был весьма и весьма требователен и силен.
С его уходом подобные потребности исчезли. И, как думала Анифа, навсегда.
Но вот же открытие — она вспыхивает как спичка сначала в объятьях одного мужчины, и не менее живо реагирует — в руках другого. А при мысли, что они могут оба оказаться в ее постели, Анифа не может не вспомнить полные порока и болезненного удовольствия ночи в объятьях Шах-Рана и Рикса. И это было…
Так волнительно.
Так притягательно.
Так зачем сопротивляться?
Зачем держать вокруг себя неприступную стену, если она уже и так давно рухнула. И любое касание, любой взгляд, будь то Свен или Сигурд, заставляет ее капитулировать? Она же себя только мучает… Только сильнее заставляет страдать от беспомощности свое мягкое сердце…
А ведь так хочется оказаться подле сильного и уверенного в себе мужчины… С головой окунуться в обоюдную страсть и перестать обвинять себя в женской слабости, как будто это было чем-то неестественным и неправильным…