— Я видите ли, тоже с трофеями — два вооружённых паровых катера и французская канонерка. Надо прикинуть, как их использовать потолковее.
— Разумно, Сергей Ильич. — Макаров кивнул. — У меня есть подходящий опыт — ещё со времён турецкой войны, когда я командовал «Великим князем Константином».
— Это вы о набеге на Батум, когда пустили на дно «Итинбах»?
— Так точно-с, о нём самом. Мы тогда наскоро приспособили наши катера для пуска самодвижущихся мин Уайтхеда — почему бы не проделать то же самое и с вашими трофеями. Запасные мины и трубы для их запуска на «Байкале» есть, вот выйдем в море — и займёмся.
— Мысль хорошая. — согласился Казанков. Только вот с командами… для канонерки у меня люди есть, а вот на катера — где взять? Есть один, да и тот француз, из пленных.
Наверху, на палубе трижды звякнуло.
— Людей я вам выделю, не беспокойтесь. А сейчас — приглашаю вас в кают-компанию. Пробили три склянки, обед — а вы, надо полагать, изрядно проголодались?
VI
Эскадра шла на норд-ост. Кованые шпироны броненосцев вспарывали волны, угольный дым сплошной пеленой стлался над волнами. Остались за кормой Восточно-Китайское море, Шанхай и устье Янцзы. Где-то впереди, в туманной дымке, лежали базы Бэйянского флота. Эти базы — Вэйхайвей с запада, с берега Шаньдунского полуострова и Люйшунь, с берегов Квантуна -стерегли Бохайский пролив, широко распахнутые ворота в большой залив Бохайвань, куда несет свои мутные воды Хаунхэ, одна из двух великих рек Поднебесной.
Но эти сугубо географические подробности не интересовали сейчас командующего Дальневосточной эскадрой. Адмирал Курбэ не желал отвлекаться на второстепенные цели — один удар, одно генеральное сражение, и с китайскими претензиями на морское господство будет покончено навсегда. Артиллерия французских броненосцев сравняет с землёй доки Люйшуня и пристани Вэйхайвхя, заставив адмирала Дин Жучана горько пожалеть о дерзком вызове, брошенном морской мощи Третьей Республики. В самом деле: сидел бы и сидел на своём севере, ограничиваясь редкими демонстрациями — нет, понадобилось ему посылать боевые корабли к Формозе, топить французские транспорта, угрожая линиям снабжения действующих на острове войск… Такую пощёчину адмирал Курбэ стерпеть не мог — и не собирался. Китайцы заплатят за всё, и в победном громе залпов французских броненосцев потускнеет, заодно, и память о позорном поражении от британской эскадры у берегов южной Америки…
— Простите, адмирал, но может, нам имеет смысл дождаться прибытия «Ахерона» и «Стикса»? — осторожно осведомился капитан второго ранга, начальник личного штаба Курбэ. — Насколько нам известно, Ледьюк чинится сейчас в Кохинхине; день-два и он выйдет на соединение с нашей эскадрой, а при штурме укреплённых гаваней его низкобортные броненосцы будут как нельзя, кстати.
— Укреплённые гавани! — Курбэ презрительно скривился. — Дин Жучан заперся в Люйшуне, а там из береговых укрепелений — единственная земляная батарея, да и та в самой глубине гавани. Но скоро он сообразит, что это убежище — на самом деле не что иное, как ловушка, и может перевести свои корабли в Вэйхайвэй, а то и вовсе рассредоточить.
— Но в таком случае они не смогут противостоять нам!
— А Дин Жучану это и не нужно. Будет производить набеги, прежде всего, на Формозу — как тот, недавний, на Цзинлун. Прикрыть всё побережье острова мы не сможем, а ещё одного подобного фиаско Париж нам не простит. Кроме того, китайцы смогут доставлять на Формозу подкрепления, а нашим войскам там и без того приходится нелегко. Нет уж, пока осы в гнезде — надо покончить с ними разом
Сказано было веско, значительно — одна из тех фраз, что остаются в памяти поколений и долго ещё цитируются историками. Адмирал надеялся, что оокружавшие его офицеры, окружавшие его на мостике «Триомфана», запомнят её и поделятся с репортёрами — которые, конечно, захотят узнать подробности будущей блестящей победы…
— Мы имеем сведения, что Дин Жучан спешно усиливает морскую оборону Люйшуня. — заметил начштаба — Работы в Люйшуне ведёт немецкий инженер майор фон Ганнекен. Батарея «Вэйюань паотай», о которой вы упомянули, построена под его руководством, а сейчас он устраивает другую — на большом утёсе, прикрывающем вход на внутренний рейд Люйшуня с востока[1]. Если он успеет поставить там тяжёлые орудия — нам придётся нелегко.
Курбэ покосился на начштаба с неудовольствием. Вот вечно он пытается засушить любой порыв сухими цифрами, расчётами, которые более подошли бы бухгалтеру, а не флотоводцу! Впрочем, на его должности именно это и нужно — тогда как его, адмирала, дело — «elan vital», порыв, боевой дух, который один только и может принести победу в любом сражении! Именно «элан» зажигает сейчас сердца французских комендоров, которым предстоит сокрушить китайские береговые батареи и броню из боевых кораблей — и они, конечно, справятся, потому что как же может быть иначе?
Но вслух Курбэ этого, конечно, не сказал. Начштаба известен своим острым языком — а кому риятно, когда душевный порыв гасится злой остротой, к которой, к тому же, не придерёшься из-за её безупречно-вежливой формы, нинна йоту не нарушающей субординацию.
— Тяжёлые орудия, говорите? Старьё середины века, дульнозарядные, может даже и гладкоствольные. К тому же, китайцы — никуда не годные артиллеристы, мы с вами неоднократно имели возможность в этом убедиться. Наши орудия в несколько залпов сроют батарею до скального основания утёса, после чего броненосцы войдут в гавань и завершат разгром. Мастерские, доки, склады снабжения, суда — всё следует уничтожить, до последнего сарая, до последней трухлявой джонки!