Смерть знает твое имя

22
18
20
22
24
26
28
30

Я только сейчас заметила тёмные круги под глазами Эйдена. Ещё и это кресло рядом… Он что, не спал всю ночь?

— Вот только платье твоё расползлось, пока тебя раздевал. Но у меня есть кое-какая одежда для тебя. Немного придёшь в себя и помогу одеться, — Эйден протянул руку и взял со стола стопку каких-то вещей, а затем положил поверх одеяла. Всё так же аккуратно он помог мне сесть, после чего вернулся в кресло. Я взяла верхнюю вещь и немного развернула. Это оказалась светлая блузка из льняной ткани. Отложив её в сторону, потянулась за следующим элементом одежды цвета какао. Юбка. Причём с завязками вокруг талии в виде широкого пояса. Последним оказался фартук, похожий на тот, что обычно носили служанки, забегавшие в пекарню, возле которой мне довелось работать. Вроде ничего особенного, но что-то смущало. Я положила вещи обратно друг на друга, провела по ним пальцами, а потом поднесла к лицу и принюхалась.

— Что-то не так, Лара?

— А? — я положила одежду себе на колени. — Простите. Вещи точно новые, ни разу не ношеные и думаю, что даже ни разу не примеренные, но пахнут домом. Этим домом…

Да, каждый дом пахнет по-своему. И это даже не столько связано с той едой, которую там чаще всего готовят. Дом бабушки всегда пах чаем и травами, несмотря на то что она жила в деревне и ароматы там порой бывали далеки от изысканных. Квартира сестры ассоциировалась с чем-то весенним, но в то же время с ноткой горечи, несмотря на количество лекарств и мазей, которые постоянно использовались племянником, а вот в родительской всегда чувствовалось тяжёлое, прямо-таки удушающее амбре, хотя там всегда было чисто. Но даже покидая пределы квартиры ещё долго ощущался этот шлейф. Жилище деда Гонро навсегда запомнилось лёгким оттенком сырой земли и камней, но приятным, тёплым. Одежда, которую дал Эйден, пахла книгами, деревом и огнём. Не гарью и даже не сгоревшим углём. Сложно описать, но именно такой чувствуется, если оказаться поблизости с открытым огнём, но отсечь мысленно причину его происхождения.

— Всё верно: я купил их в первые дни, как ты оказалась здесь. Но они так и остались лежать в кладовой.

— То есть… Вспомнили о них только сейчас?

— Практически да. Пока пытался вытащить из памяти все наши с тобой беседы. Какие-то воспоминания возникли сразу, какие-то всплывают постепенно.

Нет, это слишком хорошо, чтобы вот так сразу поверить. Но с другой стороны… Если отворот так избирательно глушил эмоции и память, то вполне вероятно.

— Скажи, Лара, тебе когда-нибудь доводилось голодать? Я не про период моего отъезда, а раньше.

— Было дело, а что?

Лицо Эйдена помрачнело, отчего стало казаться, что ему намного больше лет, чем на самом деле.

— Как долго?

Сразу вспомнился отобранный у Норы сухарик и нравоучения «дядюшки Дерека» насчёт сохранения изящности.

Я пожала плечами:

— Лет шесть примерно. Может, пять с половиной… Как-то не приходило в голову вести точный учёт. Но это было ещё до того, как я оказалась у Просящих.

Такого потрясённого лица мне ещё ни разу в жизни не доводилось видеть. Подумалось, что скажи я Эйдену о своём попадании в тело Норы, быстрее бы поверил, чем в скудное питание под тщательным контролем «родственничка». А ведь не соврала практически.

— Но как такое возможно? Уже лет тридцать не было неурожайных лет. Если где-то и возникали проблемы с продовольствием, то не длились столько времени.

Учитывая, что Эйден уже проверял меня артефактами на ложь, я продолжила мешать правду и полуправду, щедро присыпая блюдо иронией. Мало ли что в кабинете припрятано.

— В таком случае считайте, что просто берегла фигуру. Вдруг разжирею, обрюзгну — никто любить не будет и замуж не возьмёт. Ужас, правда?