— Олег, — сурово говорит отец.
— Да, бать.
— На улице скоро сорок будет, а у тебя свиньи на солнце. Сожгут шкуру — я с тебя шкуру спущу.
— Ой, бать, сейчас.
Мальчишка убегает загнать свиней под навес.
Яков невесело сгружает рыбу, носит её в дом Саблина.
Аким выбирает самую большую «стекляшку», даёт её Яшке:
— Матери отнеси.
— Спасибо, дядя Аким.
— Спасибо, — повторяет за ним Саблин с укором. — Делом займись хоть каким. Ходишь, ни профессии, ни знаний. Шапка дурацкая да очки уродливые. Вот и всё, что у тебя есть.
— Я призыва жду. Скорее бы уйти, — говорит Яшка.
— Призыва ждёт он, до призыва мог бы и поработать, Юра тебя сколько раз звал на сушилку, чего не идёшь?
— Да не хочу я там с китайцами работать, я казак.
— Ничего, в работе позора нет, и с китайцами поработаешь. А казаком не по рождению становятся, казак — это воин, а ты ещё никто. Так, заготовка. Живёшь — только имя отца своего позоришь.
— Хорошо, — бубнит Яшка, — пойду к дяде Юре на сушилку.
Аким ему не верил, не первый это разговор у них. Говорит:
— Вечером ужинать приходи, и матери поклон передай, спроси, не нужно ли чего.
— Хорошо, — снова бубнит Яшка, и с рыбой уходит со двора.
Не успел он снять КХЗ, на пороге кухни уже стояла Настя. Руки в боки. Ничего хорошего эта стойка не предвещала.
— Чего? — спрашивает Аким.