– Нет, не доверяю я тебе. – Он оттащил Гришаню за шиворот в сторону и, достав третью стяжку, приковал к трубе. – Где твой хозяин?
Но хозяин сам позвал подмастерье из глубины дома:
– Гришаня, и стакан молочка мне принеси, будь так любезен!
– Будет сейчас тебе молочко, – усмехнулся Крымов. – Лежи смирно, сученыш, – тихо сказал он Гришане. – Ты себе уже срок накрутил за покушение на убийство, когда с топориком на меня шел, не усугубляй положение. Да, если заорешь, забью тебе рот самой грязной тряпкой.
Подумав, он саданул ногой Гришаню под дых, вытащил из кобуры пистолет и двинулся по коридору старого вонючего дома. Тут пахло и старьем, и химией, и клеем, и красками, и мышами, и всякой прочей мерзостью.
Крымов вошел в мастерскую. Савва Беспалов стоял к нему спиной и, напевая, возился с заготовкой очередной куклы.
– Принес молочка? – не отвлекаясь от работы, спросил он.
– Принес, – ответил Крымов. – Только поворачивайтесь осторожнее, Савва Андронович, не ровен час – выстрелю.
Беспалов быстро обернулся и замер от неожиданности с кистью в руке.
– Андрей Петрович?
– Он самый.
– А зачем вам пистолет?
– Следователь я. А кругом преступники. Садитесь вон на тот стульчик, Савва Андронович, и ведите себя скромно.
Кукольник поднял руки и послушно сел.
– Кисточку положите на стол, а руки на колени, так, чтобы я их видел. Молодцом. Вашего самурая-оруженосца можете не ждать – на помощь не придет. Я его вырубил и приковал к трубе. Так что будем говорить с глазу на глаз.
– Хорошо, как скажете. Но я не понимаю…
– Хватит, – оборвал его гость.
Крымов отправил пистолет в кобуру, высмотрел самый чистый стул в этой мастерской, поставил его шагах в пяти напротив Беспалова. Сел, откинулся на спинку, перебросил ногу на ногу и сцепил руки на груди.
– Мне в последнее время все рассказывают увлекательные истории. Одни врут напропалую, как вы, другие говорят правду. Теперь пришел и мой черед рассказать историю. Но не сказку, а быль. – Крымов вытащил из кармана пачку, зацепил губами сигарету, щелкнул зажигалкой. Затянулся, с вызовом пустил струю дыма в сторону хозяина дома. – Именно – быль… Жил-был на свете мальчик Савва, и проходила его жизнь на редкость несчастливо. Своей маме, восходящей звезде театра, он был не нужен, потому что она родила его от нелюбимого человека, которому изменяла при каждой удобной возможности. Отец-художник много пил и тоже не уделял ему времени. Но вот какое дело: Андрон, отец Саввы, был не из простых, а из семьи потомственных деревенских колдунов, которые общались с силами тьмы. Не делайте такое удивленное лицо, Савва Андронович, вы знаете, что я говорю правду. Родня маленького Саввы столетиями поклонялась трем языческим богам: богу лжи Мороку, богине смерти Маре и хозяину всех сил тьмы – Чернобогу. Сами они числили себя жрецами Морока, а их дом, сплошь покрытый резьбой, изображающей всю нежить и нечисть, какая только есть на свете, был, по их представлению, воротами из одного мира в другой. Говоря современным языком – порталом. Или «сенцами ада», как называл их вслед за взрослыми маленький Савва. Нырнул через них с пустой корзинкой, а вынырнул с полной. Как он говорил: «Через эти сенцы можно таскать всякие тайны». И опять повторял за взрослыми, мол: «Пусть говорят: Бог дал – Бог взял, а мы у Него назад заберем». – Раздавив окурок в пустой банке с высохшей эмалью, Крымов усмехнулся: – Вот это перемены, Савва Андронович. Я про ваше лицо! И куда делось притворное изумление? Деланое недоумение? Мол, что за выдумки? Откуда такие фантазии? Не больны ли вы, товарищ капитан? Не объелись ли белены?
– Вы проделали большую работу, детектив, – мрачно усмехнулся Беспалов.