Война после войны

— Сержант. Проводи к городскому телефону. — Приказ был однозначен, и не выполнить его Толик не мог.

Пришлось дойти с майором до дежурки и остаться в комнате — по инструкции дежурный спецблока не имел права покидать постороннего у телефона. Майор набрал номер и Толик от его слов превратился в соляной столб.

— Лето. Твои архаровцы далеко? Всё подтвердилось, пусть подтягиваются. Давай и сам подъезжай, без тебя не разрулим и спецгруппу возьми с постановлениями. Здесь всё руководство сажать давно пора. — майор, положив трубку, обратился к Толику.

— Пойдём сержант, кончилась у вас спокойная жизнь. — спокойная жизнь действительно закончилась.

Майор этот оказался личным представителем Берии и уже через десять минут рядом с Толиком вырос боец управления спецопераций в полном вооружении, не отходящий от сержанта ни на шаг. Такого сопровождающего получил каждый сотрудник смены, а вот весь командный состав арестовали, походя, ввалив не до конца проснувшемуся Сидору по печени, распихали всех по одиночным камерам и выставили охрану.

Толик с любопытством рассматривал стоящего рядом с ним спецназовца. Вот это экипировочка! Маски, короткие каски, широкие очки, новенькие десантные автоматы, таких Толик даже не видел, нож разведчика, в разгрузках чего только нет. Бронежилеты под разгрузками тоже десантные. Такая форма и экипировка только у нескольких дивизий в стране. Все новинки сначала идут в дивизию управления спецопераций и десантные дивизии быстрого реагирования.

Ещё через час приехали следователи управления, во главе с командиром дивизии, и Толик, наплевав на субординацию, неожиданно для своего сопровождающего заступил дорогу Лето. Так генерала звали во время войны его солдаты. Во время десантов командир разведгруппы, батальона, полка, а затем и дивизии отзывался только на позывной. Теперь это имя знали и любили во всей стране. Во время войны, да и после неё Лето с Багги такое отчебучивали, что только держись.

Боец хватанул сержанта за плечо и Толик на чистом автомате прихватил того на болевой приём. Для кандидата в мастера по боевому самбо, каким недавно стал Толик, это не было проблемой, а гиревым спортом он занимался с начала службы.

— Товарищ генерал-майор. Разрешите обратиться. — Почтительно, но твёрдо обратился Толик, придерживая, тем не менее, своего сопровождающего. Не сумев освободиться от захвата, тот тянулся за ножом.

— О, как! Силён! — Восхитился легендарный генерал.

— Чего хотел сержант? Соловей! Кого это из твоих сержант прихватил? Разберись. — Лето не рассердился и Толик выпалил на одном духу, отпустив бойца и придержав его второй рукой за разгрузку, чтобы тот не рухнул на пол.

— Я в этом году у вас все экзамены сдал, а меня не взяли, сказали, что происхождением не подхожу. Отец у меня — полковник МГБ. Можно мне в этом году ещё раз сдать? От отца всё равно не откажусь, он один, но я же не виноват. Я сюда не просился, шесть рапортов уже написал на перевод, не переводят. — командир дивизии с интересом смотрел на Толика, но решение принял мгновенно.

— Соловей! Кто это у нас в приёмной комиссии такой борзый? Кому погоны жмут? Сержанта берём с собой, проверь насчёт рапортов и отношения к подследственным, и вообще займись бойцом. Утром доложишь. Не подойдет, организуешь перевод. Работай. — Так у Анатолия Киселёва изменилась вся его жизнь.

Всего только через неделю сержанта взяли кандидатом в дивизию управления спецопераций, а тренироваться в учебной роте он стал уже на следующий день. У них так принято, а Толику другой жизни и не надо.

Жизнь изменилась не у одного сержанта. Большинство сотрудников тюрьмы поменялись местами с подследственными, а оставшихся раскидали по другим местам службы. Сидельцев допросили всех, нескольких по нескольку раз, причём следователи управления спецопераций были очень дотошны. Многих выпустили, причём большинство освободили совсем с компенсацией морального и физического вреда за счёт задержавших их сотрудников МГБ. Такая форма извинений совсем недавно стала применяться сотрудниками управления и обновлённой системой правосудия.

Большинство сотрудников спецтюрьмы и следственного управления МГБ сменили место службы на менее комфортабельное, но изобилующее разнообразием жильё в камерах следственного отдела управления спецопераций. Несколько заключённых перевели в одиночные камеры, на них висело, что-то очень серьёзное, а Соломона Моисеевича и ещё полтора десятка человек из различных камер подвального этажа перевезли в закрытый госпиталь в комплексе зданий Управления Специальных Операций. Вся семья Соломона Моисеевича уже через сутки поселилась в гостинице того же управления.

Всю прошедшую неделю Соломона Моисеевича лечили как члена президиума Верховного Совета страны, а жена и дочки могли прийти к нему в палату в любое время дня и ночи. Никаких ограничений на посещение не существовало. Впрочем, это касалось всех, кто лежал в этом госпитале.

На восьмой день прямо во время посещения враз помолодевшего Соломона Моисеевича всей его семьёй, неожиданно в палату в сопровождении лечащего врача вошли три человека.

Первым был тот самый высокий пожилой следователь, что опрашивал всех в тюремной камере. Второй невысокий и неприметный коренастый человек в военной форме без знаков различия. Наверное, какой-то мгбшник, подумалось бывшему сидельцу. А вот третий. Увидев этого человека, вся семья Соломона Моисеевича превратилась в изваяния. Даже строптивица и красавица Фира напоминала мраморный памятник. Это был Авиэль Кац. Тот самый, с обложки журнала мод.

Несколько месяцев назад, через хороших знакомых Фире удалось взять ненадолго такой журнал, и вся семья с жаром спорила, существует ли «Лерман Центр» на самом деле. Да и сам Авиэль Кац казался тогда выходцем с другой планеты, но оказалось, что существует и Авиэль Кац, и «Лерман Центр», и новая жизнь их семьи.