В розыскных листах, распространённых управлением Малышева нет моей фотографии. Есть только моё словесное описание и неполный перечень моих отметин. Отсутствуют несколько шрамов, и в том числе отметины Красницкого. Мне это необходимо для достоверности легенды.
— Полная информация закрытая. Пока мы не настолько близко знакомы. Частичная — бесплатная. Я воюю с шестнадцати лет, закончил три разведывательно-диверсионных школы. В последней, у «Советов», был инструктором по самообороне без оружия и армейскому рукопашному бою. Сколько я там рук и ног переломал, порвал связок, отбил внутренних органов. — Я мстительно улыбнулся.
— Меня называли маньяком и садистом. Уголовный розыск и военная контрразведка, а затем и СМЕРШ разыскивали меня всю войну.
Идиоты! Не надо убивать офицера, надо просто сломать ему руки или ноги и уложить на полгода в госпиталь. Перебить ему ногу в колене и сделать инвалидом на всю жизнь, и они все страной будут искать грузную бешеную тётку, а моложавый майор госбезопасности будет тренировать их неумех курсантов и укладывать их в госпитали. — Я прервался и тяжело вздохнул.
Теперь главное не переиграть и, наконец, слить убойную дезинформацию.
— Золотое время! Как жаль, что оно так быстро закончилось. Взорванные мосты, пущенные под откос поезда, ограбленные сберкассы и захваченные машины с драгоценностями, вывезенными из Санкт Петербурга.
БОльшая часть этого драгоценного груза так и осталась в ярославских лесах. Бриллианты, сапфиры, рубины, изумруды, сотни килограммов золотых слитков. Почти равное количество изделий с монограммами и без них. Безумно дорогие украшения древнейших и богатейших семей Российской Империи, представляющие историческую ценность в любой стране мира. Хотя, конечно, я много привёз с собой, да и там мне очень помогло это золото. Всё это было подготовлено для отправки за границу перед самой войной, а вывозилось сваленное в кучу как простые железки на полуторках.
Вы не представляете, господин группенфюрер, какое количество неучтённых ценностей вывозилось из Санкт Петербурга почти без охраны лесными дорогами. Если бы я знал, что война так повернётся, я бы оставил их намного севернее и не позволил привезти груз почти под Ярославль.
Сколько большевики расстреляли верных ленинцев после неудачных попыток найти драгоценный груз. Какое количество войск не дошло до Ленинградского и Карельского фронтов. Какое количество солдат утонуло в болотах, умерло от переохлаждения и воспаления лёгких. Сотни.
Одна из лучших моих операций, и всё это тщетно. Надежды на то, что эти ценности помогут моей стране развеялись в прах. — Я опять тяжело вздохнул, как будто собирался с мыслями.
— К моему глубокому сожалению, это одна из основных причин, по которой меня будут разыскивать до последнего. Один из моих помощников дал подробную информацию о захваченных мною ценностях. Правда, о точном месте нахождения груза знаю я один, но тем не менее. Выжил я только потому, что рассчитывал только на себя и немного на своих людей и никоем образом не был связан с вашими спецслужбами.
Как показала практика, вы сделали ставку на массовость заброски в тыл противника малоподготовленных разведывательно-диверсионных групп, отправляя с такими, как я людьми, бывших пленных, сдавшихся только затем, чтобы сохранить себе жизнь. Русские так делали только в сорок первом году и в начале сорок второго, заваливая неподготовленными комсомольскими отрядами фронтовые тылы, а потом они научились воевать.
Впрочем, ладно — это дела давно прошедших дней. Давайте закончим наши финансовые расчёты, отужинаем, и я вас покину. У вас скоро начнутся традиционные еженедельные посиделки, а мне ещё работать. С вас двадцать одна тысяча семьсот долларов, и я надеюсь, мы больше не будем мешать, друг другу жить.
— Вы знаете, Рихтер я передумал. Пожалуй, вы останетесь у меня в подвале. Вы слишком много знаете. Пока я не выясню, из каких источников вы почерпнули информацию обо мне, вы покинуть меня не сможете, а потом выпускать будет уже некого. — Группенфюрер сокрушённо вздохнул и отпил из бокала вино. Мне на мгновение показалось, что он действительно сожалеет о такой неприятности.
Ай, молодца! Ты меня прямо порадовал. Было бы странно, если бы он не попробовал показать зубы. Всё-таки генерал СС. Зубр. Монумент. Самая большая амёба в местной луже, а тут приходит неизвестно кто, и пытается окунуть его головой в дерьмо. Неужели клюнул на золото? Или всё же на людей в стране? Не может быть, чтобы Организация не была связана с американцами.
— Вы меня не разочаровали, господин генерал. В общем, я так и думал. У нас с вами осталось всего восемь минут. Эти восемь минут мы проведём с вами с пользой. Позовите, пожалуйста, Вернера и ещё одного охранника. Я хочу вам кое-что показать. — Ещё через пару минут отодвинулась портьера, и рядом со мной встал Хуго Берендс. Артур Вернер стоял чуть дальше, ближе к группенфюреру.
— Знаете господин Дитрих, в чём ваша основная ошибка? Основная ошибка не только ваша, но и всех без исключения ваших людей, заключается в том, что вы ведёте себя как в Фатерлянде. То есть в месте, где вас все знали и боялись.
Вы здесь царь и бог. Ваш телохранитель волк среди ваших цепных псов, и мы сейчас находимся в вашем собственном государстве. Небольшом, но набитым преданными лично вам подданными.
Ваша основная ошибка заключается в том, что вы все уже несколько лет живёте в мирной жизни, а я до сих пор на войне. — Говорил всё это я неспешно, спокойным менторским тоном, и сразу же без перехода резко и сильно ткнул стоящего рядом Хуго Берендса маленьким метательным ножом в бедро.
— Scheisse! — Воскликнул гестаповец из Кракова и, зажимая рукой окровавленную штанину, отшагнул от меня на шаг, скрывшись за портьерой. Нож остался у меня в руке, и я протянул его над столом.