Второе интервью шло по телефону, прямо из кабинета директора.
– Почему мы захватили школу? – долговязый задумался. – Я думаю, потому, что это проще всего. К тому же, здесь много детей. Чем больше заложников – тем лучше. Мы будем их убивать, а вы – показывать в прямом эфире. Договорились?
– У нас к вам… вопрос, – сказали в трубке, – Да, вопрос.
– Задавайте, – долговязый крутил пистолет на пальце.
– Скажите, вы сумасшедший?
Долговязый задумался. Потом крутанулся в кресле, аккуратно прицелился и выстрелил в окно.
Стекло разлетелось с задорным звоном. Осколки запрыгали на полу.
– Нет, – произнёс долговязый, – Пожалуй, нет. Я совершенно нормален. Вы читали Маркузе?
– Что?
– Маркузе. Это философ такой. Вы его знаете?
– К сожалению, нет. Он тоже участвует в захвате школы?
– Нет. Увы, нет. Он уже умер. Жалко, я бы взял его на дело. Захват школы требует… осмысления. Как будет время, обязательно почитайте. Так вот, о безумии. Я сначала тоже думал задействовать душевнобольных боевиков. Но потом разочаровался. Сумасшедшие люди не годятся для терроризма. И знаете почему?
Когда пауза затянулась на полминуты, с той стороны поняли, что это был вопрос.
– Мы… не знаем. Но очень хотим узнать. Пожалуйста, сообщите нам. Я уверен, наши зрители тоже хотят это узнать.
– Душевнобольные не годятся для хорошего терроризма, – произнёс долговязый, – потому что они слишком предсказуемы.
Этот обшитый светлой сосной зал для пресс-конференций отлично знаком всем, кто смотрит наши местные новости. Но на этот раз журналистов не допустили, а за круглым столом было много пустых кресел.
– Как вы думаете, что он скажет? – спросил Фрунин, главный по пресс-службе, – Это же просто неслыханно!
Пухлый, как груша, и всегда немного нервный Фрунин был интересен тем, что любой, даже тщательно пошитый костюм всегда сидел на нём плохо.
На председательском месте стоял телевизор. Там шёл прямой репортаж.
Человек в дымчатых очках молчал и неподвижно смотрел на экран. Казалось, что он вообще не в курсе, что к нему обращаются.