По длинному, уютно освещённому спрятанными в подвесном потолке светильниками коридору, минуя несколько совершенно одинаковых дверей, Егор и Сеня подошли к последней, более высокой, широкой и вдобавок обшитой натуральным дубом двери, в которую Сеня и постучал.
— Можно! — разрешил за дверью гнусавый голос, и они вошли.
В обширной, обставленной дорогой и современной, но несколько разностильной мебелью комнате с окнами, выходящими на улицу, находилось четверо мужчин: двое постарше, лет, наверное, пятидесяти с хвостиком и двое помоложе, приблизительно Егорова возраста. Все четверо были одеты в чёрные, хорошо сшитые костюмы и дорогие рубашки без галстуков. Трое из четверых держали в руках тяжёлого стекла стаканы с виски. То что это было именно виски, сомневаться не приходилось — на столе стояла ополовиненная, квадратного сечения бутылка этого национального американского напитка.
— А вот и Сеня! — с преувеличенным оживлением воскликнул полный обрюзгший мужчина в очках и сильно косящим правым глазом навыкате. Только у него не было в руках стакана, и тут же стало понятно, что гнусавый противный голос принадлежит именно ему.
— Здравствуйте, Валентин Георгиевич, — вежливо сказал Семён. — Познакомьтесь, это мой друг Егор, и он хочет сделать вам выгодное предложение.
— А я почему-то думал, что это ты хочешь сделать нам выгодное предложение, — загрустил косоглазый и выжидательно посмотрел на остальных.
Остальные, однако, вступать в беседу не спешили, — стояли себе вокруг стола, покачивали в руках стаканы и холодно разглядывали Сеню и Егора.
— Его предложение, — нахально ответил Семён, — это моё предложение, Валентин Георгиевич.
— Что ж, я очень рад, что у тебя появились такие друзья, которые от твоего имени могут нам делать предложение, — Сербский подчеркнул слово нам, но было видно, что он несколько растерян, так как троица настоящих боссов (а Сеня и Егор сразу поняли, кто находится перед ними) продолжала хранить молчание. — Итак…э-э… Егор, кажется? Мы вас слушаем. Только, пожалуйста, быстро, точно и внятно.
— Моё предложение будет очень внятным, — пообещал Егор. После чего подошёл к столу и с ухмылкой Брюса Уилисса на губах опрокинул над ним сумку.
Золото со сладким звоном хлынуло на хорошо отполированное дерево и через две секунды улеглось рядом с бутылкой виски небольшой, но очень симпатичной грудой.
Три или четыре монетки скатились на пол, но Егор не стал нагибаться, чтобы их поднять.
Один из молчавшей доселе троицы, тот, что постарше, сухопарый и седой, с бледно-голубыми глазами и тонкогубым ртом человек переложил стакан из правой руки в левую, взял со стола одну монету, небрежно повертел её в пальцах и бросил обратно на стол.
— Сколько здесь? — спросил он почти равнодушно.
— Чёрт его знает, — слегка пожал плечами Егор. — Я не считал. Что-то около двухсот наверное.
— Валентин, посчитай, — кивнул сухопарый.
— Но… — обескуражено начал Сербский.
— Я сказал — посчитай. И побыстрее, у нас мало времени.
Минут пять прошло в полной тишине, нарушаемой только шорохом золота по столу и обиженным сопением Валентина Георгиевича.
— Двести четыре, — сообщил он наконец и после паузы неуверенно добавил. — Если я не ошибся.