— Всем когда-нибудь помирать, — сказала Анюта. — Знаешь, мне понадобится твоя машина. Тебе она всё равно ни к чему, а мне без неё трудно перемещаться в пространстве.
— Забирай, — пожал плечами Егор.
— Прощай, — сказала Анюта. — Не поминай лихом.
Дверца машины с Егоровой стороны открылась.
— Прощай… и спасибо. За все.
Он неловко выбрался из машины и захлопнул дверцу.
Улица наполнялась красноватым тусклым светом — это вставало умирающее солнце. Егор посмотрел на балкон Четвертакова и увидел, что там никого нет — ему давали попрощаться с Анютой без помех. Рядом что-то негромко хлопнуло. Он резко обернулся…
Анюта исчезла.
А на том месте, где она только что стояла, прямо на грязном и пыльном асфальте расположилась небрежная груда золотых монет царской чеканки. Тех самых, которые остались после расчётов с нью-йоркской русской мафией.
Некоторое время Егор просто тупо пялился на эту совершенно неуместную здесь кучу драгоценного металла, потом неуверенно поскрёб небритый подбородок, повернулся в сторону дома и громко свистнул.
На балкон тут же вышел Володька.
— Что, — спросил он, оглядывая пустую улицу, — уже?
— Иди сюда, — сказал ему Егор. — И захвати какую-нибудь сумку. Покрепче.
Вдвоём они втащили тяжеленную брезентовую сумку на второй этаж и занесли её в квартиру.
— Что это? — с одинаковым любопытством спросили женщины.
— Золотые десятки, — объяснил Егор. — Царской чеканки. Анюта наштамповала их ещё в Нью-Йорке и вот… оставила. Как подарок, наверное.
— Или как намёк, — добавил умный Володька.
— Намёк на что? — не поняла Зоя.
— Намёк, что золото ещё может нам пригодиться, — неуверенно догадалась Надя. — Да?
— Я хочу на это надеяться, — тихо сказал Егор. — И боюсь.