— Если бы все грустили от неопределённости бытия, — назидательно заметила Анюта, — то в мире не осталось бы места радости, и он бы зачах и умер. Вот я же не грущу по этому поводу. Хотя уж моя неопределённость бытия почище твоей, пожалуй, будет.
— Вот-вот! — воскликнул Егор. — Очень бы, знаешь ли, хотелось узнать побольше о твоей неопределённости бытия. Тогда, глядишь, и моё бытиё стало бы поопределённей.
— Эгоист, — фыркнула Анюта.
— Нет, правда, — воодушевился Егор. — Мы с тобой уже столько вместе пережили, что стали почти как родные. А родные должны знать друг о друге больше. Опять же несправедливость получается, — ты знаешь обо мне всё, а я о тебе — практически ничего.
— Меньше знаешь — лучше спишь, — Анюта явно не была расположена к откровенности. — Ты мне лучше скажи за что тебя в парке били?
— Оно тебе надо? — насупился Егор.
— А как же? Если уж я начала активно вмешиваться в твою жизнь, то хотелось бы вмешиваться со знанием дела, а не наугад.
— А если я не хочу, чтобы в мою жизнь вмешивались? — прищурился Егор.
— Ага, значит было бы лучше, если бы тебя в этом парке забили насмерть. Так, что ли?
— Насмерть — это вряд ли, — не очень уверенно возразил Егор.
— Ну, значит, сделали бы тебя на всю жизнь калекой, — не унималась Анюта.
— Ещё чего! — возмутился Егор. — А ты тогда на что? Ты бы меня вылечила.
— А я и так тебя вылечила.
— То есть, вмешалась в мою жизнь.
— Именно. А ты против такого вмешательства?
— Пожалуй, нет, — вздохнул Егор. — Только, понимаешь, как-то это непривычно. В мою жизнь очень давно никто таким образом не вмешивался. Разве что бабушка Полина, но её давно нет на этом свете. Теперь вот ты появилась, и маму я нашёл и… — у него чуть не сорвалось имя «Зоя», но он вовремя прикусил язык.
— Что «и»? — подозрительно осведомилась Анюта.
— Я говорю, наверное, действительно в моей жизни что-то кардинально меняется в лучшую сторону. А я вместо того, чтобы радоваться, и, как говаривал незабвенный Мао Цзе Дун, строить ветряные мельницы, когда дует ветер перемен… А! — он махнул рукой. — Ерунда всё это! Жаль, что нам с тобой выпить нельзя, вот что. Русский человек, понимаешь, не может без хорошей выпивки по-настоящему излить свою душу и заодно понять как следует себя самого и своего собеседника, который одновременно является и собутыльником, а я что-то в себе так запутался, что без бутылки и не разберёшься.
— А с чего ты решил, что нам с тобой нельзя выпить? — спросила Анюта.
— То есть… как?