— Басурманская? Вы, небось,
— Бусурманин европской! Он у своей Европии с арапами лобызается, харя арапника просит. Етот дурень аки змея подколодная. Сам вишь, како умное мурло.
— Хорошо сказали! — засмеялся ведущий и повернулся к зрителю. — Кстати, где у меня фото Дмитрия Пескова? Сейчас покажу мужику.
Ведущий искал фотографию. И не нашёл.
— Где фото? Украли. Что и ожидалось.
Урген посмотрел в камеру.
— Можно было бы пригласить Хопкинса, слугу космонавта. Вы скажете, его с нами нет. Пускай крестьянин ещё что-нибудь заценит.
— ???
— Камердинер выходца из вашего века. У слуги самая настоящая икота от политики и государства. Это, сами понимаете, не «мурашки от моей Наташки».
— Мурашки, они дело хозяйствено, вашбродь, когда по избе ползають. Мы изводим муравьёв настоем сажи. Хорошее средство. Вашу Наташку надоть бы ею намазать.
— Покрасить сажей? Интересная идея. Покрасить кого-нибудь сажей и познакомить с Обамой или с президентом Зимбабве. Только, боюсь, толерасты обвинят нас в оголтелом расизме.
Снова пролетарий.
— Скажите пожалуйста, правда ли, что вы послушали песню Любэ «Атас»? Мне рассказывали, вам понравились слова «Веселей, рабочий класс». Больше вы там ничего не поняли.
— Истинная правда. Ни шиша я в ней не понял. Я общаюсь с преподобным из моего времени, ему не понравилась песня про уголовные дела.
— Знаете, кто такой Кенни?
— Без понятия. Среди ваших людей многие чудаки смеются над моей фамилией. Власти меня постоянно судят и обвиняют, из-за этого меня сравнивают с каким-то Кенни, которого постоянно убивают. Оживает, и его опять убивают. Оживает, и его опять убивают. Как это понимать? Когда я вижу ваш мир, ваши сдвиги, мне не хочется смеяться, мне хочется молиться.
— Знаю. Ильф и Петров это тоже слышали. От строгого гражданина-аллилуйщика.
Упомянутые книги в Прошлом точно рано читать (по действующему закону рейтинг 1917+, а что будет по закону недавно обещанному, нам ещё предстоит узнать).
Что ответил рабочий, осталось невыясненным. Привычный вид на экране телевизора резко сменился опустевшей студией. В глубине сидели Круталёв и Махеева. В полном молчании.
Урген заглянул в камеру.