Цейтнот возвращался живым уже трижды и о походах мог рассказывать дни и ночи напролет. Гамбит смерил старика взглядом. Кряжистый, бородатый, тот и на шестом десятке мог дать фору молодняку по части силы и выносливости. И, наверное, даст: опыт один чего стоит. Гамбит нахмурился — у него опыта не было. Он и боялся войны, и ждал ее. Шанс — война дает пешке шанс. Ничтожный, никакой. Как говорят в запредельных странах — мизерный. Но другого нет и не будет.
— Гамби-и-и-ит!
Гамбит обернулся. Рокада, босая, простоволосая, бежала по полю к нему. Сходу бросилась на грудь, прижалась, запричитала истово.
— Ничего. — Гамбит неуклюже обнял жену за плечи, уперся подбородком в макушку. — Ничего. Не плачь, нас пока еще не побили.
— Не побили, так побьют, — подал голос старый Цейтнот. — Не бывает так, чтобы пешек да не побили. Что, сдрейфил? — обернулся старик к Зевку. — Тоже мне вояка. С такими пешками мы навоюем! — Цейтнот презрительно хмыкнул. — То ли дело при прежнем короле. Взять хотя бы ладейный блицкриг. Какие тогда были пешки, не чета нынешним! Один Темп, дружок мой покойный, двух офицеров стоил. А Форпост-покойник?! Вот, помню, сидим мы втроем в засаде. Смотрим…
— Да заткнись ты уже! — оборвал старика Гамбит. Его хищное, дерзкое лицо исказилось от гнева. — Заладил: тот покойник, этот покойник. Накаркаешь.
— Эх ты, — поморщился Цейтнот, — молодо-зелено. Я, считай, уже накаркал, что тут каркать-то? Это вы на кулачках молодцы да с бабами. Посмотрим, как заголосите во фланговом прорыве или в пешечной баталии.
— Да ты никак доволен, старик? — удивился Этюд.
Цейтнот не ответил. Он и вправду был доволен. В походах старика слушали: молодежь уважительно замолкала, стоило ветерану открыть рот. Не то что дома, где слова сказать не дают, а Вилка, сварливая карга, вечно шипит да бранится.
Ферзь появился в селении к полудню. Выстроившись полумесяцем, его сопровождала свита из легких фигур: пешие офицеры по центру, конные рыцари на флангах.
Был ферзь сухощав, морщинист и желт лицом. В окружающих замок селениях его недолюбливали, в шашечной баталии пожертвовал ферзь половиной материала: и пешек угробил немерено, и легких фигур с дюжину разменял. Даже две тяжелые туры остались в поле, спаленные шашечной ордой.
— Слава королю, пешки! — гаркнул ферзь, едва сельчане собрались на площади.
— Слава, — нестройно откликнулись ставшие в одночасье пешками крестьяне.
— Чтоб он сгорел, твой король, — проворчал себе под нос пройдоха Этюд.
Зевок шарахнулся в сторону. Крамольных речей он боялся — мало ли что. Впрочем, он всего боялся, и поговаривали, что жена, дородная крикливая Доминация, учит муженька кулаком.
— Пресветлый ферзь, милостивец наш!
Гамбит обернулся на крик. Доминация, толстая, расхристанная, продралась через толпу и рухнула ферзю в ноги.
— Отпусти его, пресветлый! — подвывая, заголосила Доминация. — Посмотри на него, на Зевка моего несчастного. Какая из него пешка, из малахольного? Отпусти, пресветлый! Умоляю тебя, заклинаю — опусти-и-и-и!
Ферзь презрительно скривил губы, кивнул свите. Два рыцаря разом спешились, подхватили Доминацию под руки, поволокли с площади прочь.
— Глупая баба, — фыркнул ферзь. — Пожертвовать собою за короля — что может быть почетнее для пешки? Ладно. — Ферзь откашлялся, выдержал паузу и продолжил торжественно: — Итак, Его Величество в союзе с королями сопредельных клеток объявляет крестовый поход! Сутки всем на сборы!