Призрачный мир ,

— А почему, — задумчиво произнес Зевок, — войны выигрывают или проигрывают? Какая же это игра, если люди гибнут?

С минуту пешки молчали, ответа не знал никто.

— Однажды, — старый Цейтнот сплюнул в костер, — взяли мы в плен одного черномазого. С дальней клетки, что у южного обрыва. Офицерил он у них, а званием был — епископ. Такое этот епископ нес, братцы… Будто вся наша жизнь — игра, как вам это? И играем, дескать, в нее не мы, а нами.

— Как это «нами»? — недоверчиво заломил бровь Гамбит.

— Откуда мне знать. — Старик, кряхтя, поднялся. — Дикари, что с них возьмешь.

До шестой горизонтали добрались, когда год уже пошел на излом. Зарядили дожди, затем похолодало, и выпал снег. Догнавший войско король велел разойтись на зимние квартиры. Фаланге Фианкета досталось селение на самой границе с нейтральной черной клеткой. Местные пешки из селения давно ушли и зимовали теперь горизонталью севернее. Остались лишь бабы, злые и до мужской ласки голодные.

— Ничего, твоя не узнает, — прильнув к Гамбиту, шептала молодая горячая Рокировка. — Как ее звать, Рокада? У нас и имена похожи. А узнает — простит. Мой-то тоже невесть где сейчас и с кем. Война. Уходил, говорил — ферзем вернусь. Каким там ферзем, — Рокировка махнула рукой, — живым бы вернулся, что ли. Ты, поди, тоже метишь в ферзи?

Гамбит не ответил, только крепче прижал девушку к себе. «Играем не мы, а нами» — в который раз вспомнился рассказ старика Цейтнота про пленного. Странные слова тот сказал, завораживающие, запавшие почему-то в душу. Почему именно, Гамбит понять не мог.

Ветреным и снежным утром в фаланге не досчитались Этюда. Цепочка следов, петляя, убегала к границе с черной клеткой.

— Трус! — бранился Фианкет. — Предатель, подлец!

— Беги и ты, — тем же вечером шепнул Гамбит Зевку. — Лучше, чем на верную гибель.

Зевок, понурившись, долго молчал. Гамбит сочувственно глядел на него, тщедушного, слабосильного, вечно страдающего от простуд и лихорадок, чудом добравшегося до шестой горизонтали живым.

— Не побегу, — сказал наконец Зевок. — Пускай побьют, я устал трусить. Помнишь, ферзь сказал: «Пожертвовать собою за короля — что может быть почетнее для пешки?» Так вот — я согласен.

Гамбит пожал плечами и пошел прочь. Сам он особого почтения к королю не испытывал.

В дорогу стали собираться, едва сошел снег.

— Прикипела я к тебе, — призналась, тоскливо глядя на Гамбита, Рокировка. — Может… — Она замолчала.

— Что «может»? — Гамбит затянул тесемки походного рюкзака.

— Может, уйдем? За этим, твоим земляком, вслед? Осядем у черных. Они на лица только страшные, а так не злые совсем. Уйдем? Я тебе детей нарожаю. А хочешь, Рокаду твою заберем? Отсидимся у черных, пока воюют, и назад. Доберемся до твоей клетки, а дальше втроем — на юг или на восток. Прибьемся к шашкам, у них по многу жен можно, кочевать с ними будем.

Гамбит, глядя на девушку, застыл. С минуту молчал, обдумывал.

— Прости, — сказал наконец. — Не для меня это. Прощай.