Оголяться и не пришлось, потому что мы на время перевоплотились в римских патрициев. Не знаю, как в двадцать первом веке моего мира было в Сандуновских банях, но здесь мы словно попали на самый настоящий Олимп.
Густой пар и душистые веники в умелых руках профессиональных банщиков действительно вернули меня к жизни, почти полностью разогнав хандру. Осознав, что я ожил, Дава прямо в бане клещом вцепился в Антонио. Вот уж кому плевать на условности, если речь идет о серьезных барышах.
Граф отбивался, как мог, и сумел все-таки выиграть отсрочку, ссылаясь на отсутствие третьего компаньона.
Ох и наивные же графья водятся в столичных дебрях!
Банные процедуры тут же были свернуты, и Дава едва ли не в простынках потащил нас в театр. Отдаваться во власть Мельпомены он не собирался, просто сейчас именно в театре под руководством Сержа проходили репетиции синемапьесы.
То, что меня немного недопарили, я понял, когда вид этой самой репетиции вызвал подспудное раздражение. В итоге я испортил настроение всем, довольно грубо прервав хрупкий и возвышенный полет творческой мысли. Начал с режиссера, увлеченного просмотром очередной репетиционной сцены.
— Серж, — после приветствия серьезно сказал я, — мне кажется, вы допускаете серьезную ошибку.
— Какую? — нахмурившись, спросил антрепренер-режиссер.
— Игра актера, без сомнения талантливого, — добавил я, дабы не ранить слишком уж чувствительную душу высокого брюнета, — выглядит немного утрированно.
— Но это и есть высокий стиль театрального искусства.
Ну и как его переубедить? Ладно, попробуем по-другому.
— Вы не могли бы подойти ближе, — попросил я актера, и тот сразу выполнил мою просьбу, что уже хорошо. — Еще ближе.
Актер подошел практически вплотную. Между нами осталось метра полтора.
— Теперь повторите свой монолог.
Актер принял торжественную позу и завопил нам в лицо о своей ненависти к подлому Тибальту, горя желанием отправить супостата вслед за убиенным Меркуцио. Под конец лицедей едва не подвывал, так что я не удержался и поморщился.
— Спасибо, — остановил я вопящего Ромео и повернулся к Сержу. — Мой друг, я не режиссер и не актер, а простой зритель. Но не для зрителей ли мы стараемся? Простите, но я не верю ни в его боль от потери друга, ни в ненависть к врагу. А мне хочется верить и сопереживать, как товарищу, который зашел ко мне поделиться своими бедами. Но я
Для убедительности я решил своровать основной догмат великого Станиславского.
Антрепренер задумался, явно не желая расставаться со своими убеждениями.
— Просто он стоит слишком близко к нам. Расстояние снизит пафос.
— Не думаю, — спокойно возразил я. — Тем более что для особо чувственных моментов не мешает подвести камеру ближе, дабы крупно показать лицо героя. Это и отличает кино от театра.
ebooksa