Лгунья

Силуэт вздрогнул, замер, а затем досадливо помянул Тёмных.

— Ты плодишься, что ли? — в сердцах прошипел раздосадованный мужчина.

— Мне встать? — слегка светящиеся глаза харена прищурились.

— Спи уж, — милостиво разрешил брат и опять шагнул на подоконник.

Уже почти выбравшись, он опять обернулся и с живейшим интересом полюбопытствовал:

— И всё же, куда ты её спрятал?

— Загляни к Давию, — посоветовал Ранхаш, и Викан восхищённо присвистнул.

— А ты, оказывается, умеешь шутить! — и выпрыгнул наружу.

Ранхаш устало прикрыл глаза, но, переборов себя, всё же встал и отправился закрывать окно за поганцем, искренне надеясь, что на этом похождения неугомонного братца завершатся. К Давию он не сунется, а залезть в его комнату вряд ли рискнёт. А если рискнёт, то он с него шкуру спустит. Обещал как-то.

Когда Шидай миновал ворота дома и шагнул на крылечко, было уже далеко за полночь. Двери, конечно, уже были заперты, но лекарь достал из кармана ключ и, поковырявшись в замке, осторожно зашёл в холл. Убедившись, что недовольный господин не поджидает его в кресле, оборотень поставил на пол мешок, в котором что-то загадочно позвякивало и побрякивало, и быстренько скинул плащ. Как он ни торопился, но терпкий запах лекарственных трав мгновенно растёкся по воздуху, и оставалось только уповать на то, что все спят и никто не станет задавать лишних вопросов.

Поднявшись наверх, Шидай первым делом заглянул в комнату к девочке и застыл, обнаружив пустую разворошённую постель. Бросив мешок на пол, лекарь бегом припустился к комнате господина с намерением разбудить его и сообщить отвратную новость. Залетев в спальню, он бросился к кровати и, уже почти схватив спящего за плечи, замер в очередной раз. Озадаченно моргнув, лекарь подслеповато прищурился и склонился ещё ниже, вглядываясь в лицо Майяри.

Распрямившись и осмотревшись, лекарь убедился, что действительно находится в комнате харена. На его лице отразилось полное непонимание. Какого Тёмного происходит? Что Майяри делает в постели Ранхаша и где сам Ранхаш?

Шидай тщательно осмотрел постель, но господина не нашёл. Девушка, выпившая перед сном лекарство, куда сам Шидай щедрой рукой добавил сонные травы, продолжала спокойно спать, трогательно подложив под щёку угол одеяла. Всё ещё озадаченный, оборотень отступил, споткнулся о носки и, тихо помянув Тёмных, отправился искать господина по запаху.

Спящий харен обнаружился в его постели. Окончательно сбитый с толку Шидай возвёл глаза к потолку, пытаясь представить, что произошло в его отсутствие. Майяри выжила Ранхаша из его спальни, и бедному мальчику пришлось искать пристанище у него? У Майяри, безусловно, хватит характера на подобное, но портить и без того не блестящие отношения с Ранхашем она не станет.

А ему теперь где спать? В спальне у Майяри? Шидай недовольно почесал голову, но почти в тот же миг лицо его просветлело, а на губах заиграла шкодливая улыбка.

Покинув спящего господина, лекарь направился в его спальню, где сейчас сладко почивала девушка. Скинув сапоги, мужчина быстренько нырнул к ней под одеяло и осторожно погрёб тёпленькое худенькое тельце к себе. Майяри недовольно заворочалась, но проснуться не соизволила: снились ей Гава-Ыйские болота и прерывать такой прекрасный сон только из-за наглых рук, облапавших её бёдра, совсем не хотелось.

Викан осторожно заглянул в окно и присмотрелся к тёмным очертаниям постели. Там явно кто-то лежал.

— Да ладно? — с недоверием протянул мужчина. — Неужели наш недотрога пустил малышку в свою постель?

Его порядочный братец с женщинами имел дело исключительно в борделях. Может, по молодости были и другие подвиги, но о том молчал даже дядя Шидай.

С сомнением закусив губы, Викан окинул взглядом оконную раму и нерешительно извлёк из кармана пару отмычек и одну длинную узкую полосу металла, на конце загнутую крюком. Ранхаш как-то пообещал, что снимет с него шкуру, если он посмеет влезть в его спальню. Было это лет десять назад в Жаанидые в доме прадеда, но брат свои обещания обычно не забывал. Хотя вряд ли Шидай и Давий позволят ему освежевать своего родственника, да и обещание то было дано в сердцах, после одной весьма и весьма забавной шутки.