Ведьма посмотрела на него с поразительной искренностью. Она не испытывала ни страха, ни восхищения его личностью.
– Уверена, вы это и без меня знаете, принц, но все равно посоветую вам действовать осторожно.
– Знаю, и все равно спасибо. – Рунн поскреб затылок и вдруг спросил: – А ваша королева смогла бы ответить на мой вопрос?
Голова медведьмы вновь склонилась набок. Ее чудесные волосы упали на плечо.
– Моя… – (Рунн был готов поклясться, что ее глаза потемнели от глубокой печали.) – Вы говорите о нашей новой королеве.
– Да. О Гипаксии. – Это имя само соскользнуло у него с языка. – Я скорблю о кончине вашей прежней королевы.
– И я тоже.
На мгновение ведьма понурила плечи. Голова склонилась от призрачного ветра. Ведьмы любили Гекубу, и время не успело сгладить тяжесть утраты. Потом медведьма выдохнула и выпрямилась, будто стряхивая покров горя.
– Гипаксия пока находится в трауре по матери. До своего появления на Встрече она не станет никого принимать. Быть может, после вы сможете повидаться с нею и спросить.
Рунн поморщился. Что ж, хотя бы не придется раньше времени знакомиться с женщиной, которую отец прочил ему в жены.
– К сожалению, это дело настолько важное, что я не могу ждать, пока окончится Встреча.
– Тогда я буду молиться Ктоне, чтобы вы нашли ответы в другом месте.
– Надеюсь, она услышит ваши молитвы, – сказал Рунн и шагнул к двери.
– А я надеюсь снова вас увидеть, принц, – сказала медведьма, вновь принимаясь за еду.
Ее слова были плохо завуалированным приглашением. И потом, сидя в Фэйском архиве, Рунн вспоминал тональность и обещание, прозвучавшие в прощальных словах ведьмы.
А ведь он так и не узнал ее имени.
40
На поиски свидетельств чего-то необычного в записях уличных видеокамер и аномалий в работе городской сети первосвета у Виктории ушло два дня. Получив результаты, она не стала звонить Ханту. Нет, она послала курьера, роль которого досталось исполнять Исайе.
– Вик сказала, чтоб ты брал задницу в руки – и к ней в лабораторию, – вместо приветствия выпалил Исайя, приземлившись на крышу галереи.
Хант стоял у двери, что вела вниз, и смотрел на командира. Привычное сияние потускнело, под глазами легли тени.