Апартаменты тонули в скисшем воздухе. Чувствовалось, что их редко посещали и еще реже проветривали. Вот и сегодня Луций только скинул ботинки, нарезал стопку бутербродов и повалился в кресло, продавленное в том месте, куда регулярно приземлялась задница. Задумчиво прожевал кусок ветчины с хлебом, созерцая ночную курию за стеклянной стеной.
И не успел он толком расслабиться, как в зале разнесся чистый и высокий звук коммуникатора.
Звонили точно не по работе – легионеры связывались друг с другом при помощи некса, не утруждая себя видеосвязью. Увидеть Луция желал лишь один человек…
Луций нехотя нажал кнопку приема и вновь растекся по креслу.
– Да, отец.
Из крышки коммуникатора выросло изображение отцовской бритой головы. Цецилий-старший, по обыкновению, не улыбался. Щурил светло-серые глаза, сердито поджимал жесткие узкие губы. Сквозь него просвечивали выключенная панель на стене и доска с распечатками с мест преступлений. Фото оторванной ноги приходилось точно на нос голограммы.
– Звоню напомнить, что мы с матерью и сестрами ждем тебя на приеме в честь Тысячелетия Имперского Легиона. – Отец выпятил квадратный подбородок. Его обычное выражение, словно говорит с должником, а не с сыном. – Советую одеться подобающе. Синяя форма – не лучший выбор для светского выхода.
Луций размял переносицу. Сделал выдох, потом глубокий вдох. Никаких споров, только не сейчас.
– Ты знаешь, у меня работа. Мне не до приемов в центре.
– Твоя работа, – почти выплюнул отец. – Она совершенно не для человека твоего происхождения. За все годы даже не сумел дослужиться до центуриона. Думаешь, это делает тебе честь? Или нам? Если к тридцати пяти не сумел добиться положения на службе, ты не добьешься его никогда, и нечего тратить время впустую. Как глава рода, я требую…
– Ты не имеешь права требовать, отец, – оборвал его Луций. – Мы не в атомные времена живем, я могу выбирать профессию сам.
– Ты позоришь семью, Луций Цецилий. – Изображение головы увеличилось и зарябило. – Позоришь семью, тратишь время зря и ставишь свою жизнь под угрозу. Долго ли прожил твой напарник? Сжигали в закрытом гробу!..
На этом Луций перегнулся через стол и отключил коммуникатор.
Долго и длинно выдохнул, трижды.
Ухватил каменную пепельницу и несколькими точными ударами размозжил коробочку приемника. Коммуникатор затрещал и скончался, тихо и без конвульсий.
Не всем людям была дарована такая чистая смерть.
Пепельница полетела в угол; Луций провел пальцами по щетине на затылке.
– С-с-сука…
Ярость утихла и сменилась усталостью. Он уселся обратно в кресло и уставился на огни небоскреба Торговой палаты. Те перемигивались, как проблесковые маяки шаттлов. Луций будто плыл над городом в островке своего потрепанного кресла. Слышал, как ложится пыль – на него, на шторы, ненужные, бессмысленные полки, шкафы и столики. Бесполезные вещи бесполезного человека.
Роскошный тесный гроб на одного.