Иногда они сидели вот так рядом несколько часов подряд, молча, каждый жевал травинку. Как два старых лодочника возле Миссисипи, раздумывал Джошуа, а часы текли, как воды реки.
А иногда они разговаривали.
Санчо выплюнул сгусток зеленой слизи.
– Один.
Он передал Джошуа троллий зов для ответа.
– Кто, я? Или ты?
– Почему один почему?
Джошуа пожал плечами.
– Мне нравится быть одному. Или раньше нравилось.
Старый тролль поджал губы и прищурился, вслушиваясь. Джошуа всегда было интересно, сколько из сказанного доходит до тролля. С тролльим зовом оставалось только кричать и надеяться.
– Ребенок одинокий?
– Да. Ребенком я тоже был одинок. У меня были друзья, которые заботились обо мне. Думаю, я сломаю троллий зов, если попытаюсь объяснить, кто такая сестра Агнес.
– Ух.
– Ты тоже один. Я вижу. Где твоя семья?
Тролль снова сплюнул, обхватил сверху голову рукой, как орангутан, и почесал грязную подмышку.
– Семья счастлива здорова голодна, далеко. Дети с мамой-и-папой. Мама-и-папа с детьми. Старые тролли, я, уходят. Нет детей, нет мамы-и-папы, уходят. Это племя, это племя, это племя.
Джошуа представил небольшой клан пожилых одиноких троллей, чьи дети выросли и стали самостоятельными, а самки, вероятно, больше не способны к зачатию. Они кочуют по последовательным просторам, не совсем одни – настоящий одиночка долго не проживет, – но от одного племени к другому. Наблюдали ли люди такое поведение? Наверное, они просто предполагали, что старики, которых они видели в любом племени, были бабушками и дедушками, даже прабабушками и прадедушками, которые помогают молодым поколениям. Даже Лобсанг мог попасть в эту ловушку, наблюдая за троллями в ограниченном пространстве своего заповедника на Ближних Землях, где старики вроде Санчо не имели обычной свободы передвижения.
Теперь Санчо постучал пальцем по своему черепу.
– Библиотекарь.
– Да. Ты уже говорил. Ты библиотекарь. Так тебя называли в колледже? Что это значит, Санчо?