Котя вдруг тихо ахнула и закусила губу.
Пояс на ней был еще материн, узорами тканый.
Зеркальце только что подарил… Суженый?
Она испытующе посмотрела на черноглазого рыцаря.
— До двустволой березы, — бормотал он, черкая горелой лучиной по тряпице из-под сала, — От нее на север… Коть, ты чего так смотришь?
— Ничего, — сказала девушка хрипло. — Дядь Зарен, одолжи мне топор, а?
Началось!
Кай вылетел на стену, как на крыльях, не ощущая веса кольчуги на плечах, меча на поясе и щита на руке. Упер щит острым концом в сапог, глянул из-за плетеного ограждения вниз, на мерзко темнеющую жижу во рву, на приземистую башню барбакана, прикрывающую поднятый мост.
Ивовые плетенки понатыкали меж каменных зубцов повсюду по настоянию Чумы.
Разбойники, как осы облепившие деревянную галерею, приветствовали своего вожака радостными воплями.
Кай, не обращая на них внимания, жадно вглядывался в ровное поле перед крепостью, за которым расположился рыцарский лагерь, а еще дальше серели длинные деревенские дома.
Сердце бешено колотилось о ребра — не от страха, от радости.
Похоже, Соледаго решил не ждать завершения переговоров. И плевать ему на пленного старостержского лорда.
Ровным строем шла пехота. Развевались треугольные знамена. Рыцарские кони, закрытые яркими попонами, вышагивали степенно, как на параде, неся закованных в железо всадников.
С натугой двигались две осадные башни, скрипели колесами, взрывали поросшее жухлой травой поле, оставляя за собой глубокие борозды. Солдаты налегали на упряжь, подбадривая друг друга хриплыми выкриками.
Следом волокли таран с треугольной крышей, облепленной пестрыми шкурами.
Кай дурными словами проклял слепящее безумие, которое каждый раз накатывало на него в бою. Если бы, перерезав охрану на лесопилке, он сподобился пожечь заготовки для осадных орудий…
Но тогда за его плечами стоял отец, злой и яростный после нескольких месяцев голодного заточения. Что ему было до каких-то деревяшек.
Старое привидение.
Вот и сейчас Кая начало знакомо потряхивать, он стиснул челюсти, не желая впускать в себя шиммелеву силу. От нее он становился, как пьяный, цвета выворачивались, растягивалось время…