Багровый пик

– Вы все еще хотите знать мое мнение? – поинтересовался англичанин. Девушка кивнула, и он начал было говорить, потом запнулся и продолжил голосом, который говорил о том, что для него это не более чем постылая и формальная задача: – Очень хорошо. Ваше произведение сентиментально до абсурдности. Чувства, которые вы описываете с такой серьезностью… эта боль, эти потери…. Вы этого сами никогда не проживали. Создается впечатление, что вы знаете только то, о чем прочитали у других авторов.

Даже плюнув ей в лицо, он не смог бы обидеть ее сильнее. Что он говорит? Как он может говорить подобное на публике? Оскорблять ее в ее же собственном доме?

– Благодарю вас за откровенность, сэр, – кратко ответила Эдит.

Он сделал шаг по направлению к ней, и она почувствовала в этом агрессию.

– Я еще не закончил, дитя. Вы упорно описываете любовные мучения, когда совершенно очевидно, что сами вы их никогда не испытывали.

Почему он так возмутительно ведет себя. Неужели некоторая фамильярность с ее стороны… то, что она демонстрировала надежду… оскорбили его? Она что… Он что, рассмотрел в ней еще одну Юнис – сплошную корысть, скрывающуюся за твердым намерением выскочить за него замуж?

– Вы сказали более чем достаточно, – это что, ее голос? Это говорит она сама? Сейчас она похожа на Снежную королеву, ледяную, непреклонную и очень злую.

В холл стали выходить гости, привлеченные звуками ссоры и теперь наблюдающие за ее унижением. А он, подходя все ближе, продолжал безжалостно издеваться над ней….

– …советую вам вернуться к вашим призракам и фантазиям. И чем быстрее, тем лучше, Эдит. Вы на удивление мало знаете о человеческом сердце и о том, как оно может страдать. Вы не кто иная, как испорченное дитя, которое играется с….

Ну, хватит, с нее достаточно. Это она-то ничего не знает? По крайней мере, у нее есть сердце.

Она дала Томасу пощечину. Он вздрогнул, но ничего не сказал.

Эдит повернулась и выбежала из помещения.

#

Темнота. Спальня. Рыдания.

Ручка двери повернулась, и Эдит, лежащая на кровати, напряглась.

А потом дверь открылась, и на пороге появился ее отец. Эдит жаждала, чтобы ее пожалели. Ее женская гордость оказалась разорванной в клочья. Отец называет ее «дитя», так же как и Томас. Но она уже взрослая женщина, которая только что пережила мучительный отказ, и отец в этом случае был не тем человеком, сострадания которого она искала. Эдит даже сомневалась, что такой человек вообще существует.

– Я все вижу, Эдит, – деликатно произнес отец. – Я знаю, что ты чувствуешь по отношению к нему. Но дай время. Быть может, ты и я… мы можем переехать на западное побережье. Ты будешь писать, а я….

Его голос затих, и у нее перед глазами встало будущее, в котором он был вдовцом, а она старой девой, которые живут вместе. Этого она не могла вынести.

– Я люблю тебя, папа, но неужели ты не видишь? Чем сильнее ты меня обнимаешь, тем мне страшнее, – она старалась не произносить слова, вертевшиеся у нее на языке. – Сегодня я не хочу больше говорить. Просто не могу. – Усталость брала верх. – Спокойной ночи.

Кушинг почувствовал печаль, когда она закрыла за ним дверь и вычеркнула его из своей жизни.