Виктор ничего не успел сказать, но я сразу почувствовал – он обрадовался. Даже в его дыхании чувствовалось облегчение. Представил, как он покачал головой и подмигнул жене – разговор, мол, долго не затянется.
Он даже представить не мог, куда меня несет.
На долю секунды возникла мысль: дождь. А что, если расстегнуть ремень, резко свернуть и направить машину на вот эту скалу?
Дождь. Дорога скользкая, никто и не подумает, что я сделал это нарочно.
Дождь. Струи дождя размывают и, розовея, уносят безостановочно льющуюся кровь.
14
На Исаке наушники. Черные, массивные, с большой красной буквой «
Мистер Первый жрет.
Мистер Первый жрет в наушниках.
Единственное, что слышно, – чавканье босса.
Никола стоял и не знал – можно ему сесть или нельзя. Или дождаться, пока Исак поднимет на него взгляд. Или, по крайней мере, заметит, что кроме него здесь еще кто-то есть.
Исак. Бритый череп. Пузо упирается в край стола, хотя он отодвинул стул не меньше чем на полметра. На предплечье татуировка – сирийский орел. Хамон рассказывал, что это вовсе и не орел. Факел или солнце, но с крыльями.
– Орел должен быть красным, – Хамон был очень серьезен и говорил гладко, будто читал по книге. – Красный орел – это символ пролитой нами крови. Наш народ столетиями подвергался преследованиям.
Дед Николы когда-то с такой же убийственной серьезностью рассказывал о войне там, на родине.
Но это была не его, Николина, война. И там не его родина, что бы ни говорили шведские демократы[35].
Прошла почти неделя после того дня, когда двое в масках ворвались в клуб и ранили в ногу одного из парней.
Юсуф велел Николе прийти одному. «Стейкхауз Бар». Все знали, что Исак обедает именно там. И не только обедает: назначает важные встречи.
В животе: арктический холод.
В баре: вот-вот грянет гроза.