Психомех

— А какая комната твоя? — Гаррисон также говорил с трудом.

— Не скажу. Ни комнату, ни даже этаж.

— Черта с два! — он неуверенно засмеялся. — В хорошенькое же я попаду положение, если ошибусь.

— Тогда не ошибайся.

— И никаких подсказок?

— Гм, ничего не могу сказать. Только одно правило: ты не должен никого спрашивать. Я не хочу, чтобы это стало всем известно.

Она вырвалась от него и поплыла прочь. Минутой позже, он услышал, как ее ноги прошлепали по выложенной плиткой дорожке вокруг бассейна. Вики уходила в сторону центрального здания.

Эй! — крикнул он ей вслед. — Это все наше купание?

— Оно сделало свое дело, — бросила она ему. Гаррисон остался в тишине, вода мелкой волной билась ему в грудь. Оса зажжужала и опустилась на его плечо. Он нырнул, вынырнул и плавал еще минут десять — время, достаточное для того, чтобы прошло возбуждение.

Гаррисон съел только легкий ленч. От еды его отвлекали несколько вопросов. Не последнее место среди них занимала информация, что завтра он войдет в таинственное здание Шредера, где, очевидно, и найдет объяснение своему пребыванию здесь. Но перед этим ему предстояло встретиться с целой армией холодных профессионалов, которые буквально окружили и захватили его, — вернее его тело. Его долго фотографировали. Его фотографировали в статике и динамике, одетым и раздетым, сидящим, стоящим, идущим, говорящим и кричащим; в темных очках и без них, на цветную и черно-белую пленку, со звуком и без.

Голос Гаррисона записывали на пленку во всех его проявлениях: говорящий, выкрикивающий команды на немецком и английском, ругающийся, в нормальном разговоре, при восклицании, раздражении или злости. Ни малейшего оттенка диалекта (хотя он, естественно, старался говорить правильно), ни малейших нюансов голосовых особенностей не было оставлено незаписанным.

Был проведен полный медицинский осмотр. Ежегодные армейские осмотры были ничто по сравнению с этим. Его измеряли, взвешивали, простукивали, слушали, прощупывали и брали анализы. Они даже исследовали его слюну и кал, Он подумал, что, возможно, понадобится и сперма, но ее в их списке не было.

Затем его обмерили снова, но на этот раз пара явно гомосексуальных портных, личных портных Шредера из Касселя, приехавших в Хари по требованию промышленника, чтобы выполнить его желание. Этим желанием было изготовление двух униформ, шести костюмов и полного гардероба, и все это — в соответствии с безупречным вкусом Шредера, согласно его замыслам, предложениям и инструкциям.

И, наконец, был еще один специалист, но совсем иного сорта.

Этот ученый был маленьким человечком с куполообразной головой. Он мог говорить с Гаррисоном только через переводчика, интересовался (странно) только его висками и запястьями. Наконец, он извлек из огромного саквояжа какие-то инструменты и надел на голову Гаррисона наушники.

Покопавшись еще раз в саквояже, он извлек на свет эластичные повязки. Закрепленные ими на запястьях электроды подключили к маленькой батарее и кнопке, которые Гаррисон держал в руке.

— Это всего лишь демонстрация, Ричард, — объяснил Шредер. — Последняя такая примерка будет через месяц и повлечет за собой маленькую безболезненную операцию. После этого не будет ни проводов, ни видимых батареек, браслеты на запястьях будут из чистого, настоящего золота. Очки будут немного тяжелее, чем те, которые ты привык носить, с серебряными отражающими линзами. Конечно, они не смогут заменить тебе глаза, но...

Специалист говорил, Шредер переводил.

— Ричард, встань, пожалуйста, — одно нажатие кнопки приведет браслеты на руках в действие. Они засвистят: левое слегка выше, чем правое, — попробуй.

Гаррисон повиновался. Раздались два разных свиста, тихие, но тем не менее, настойчивые.