Родька теперь частенько позволял себе всякие лакомства, особенно любил пирожное эклер, мог зараз хоть десять штук слопать. За лето он отъелся, животик так округлился, что стал выпячиваться, приходилось во всякое тряпье кутаться, чтобы незаметно было.
За образом своим, или, как братан говорил,
Но зато на хриплый, душераздирающий звук этой гармошки, когда он, скажем, «Утомленное солнце» играет или там «Миллион алых роз», теперь все, как воронье, тут же слетаются. Ну и деньга соответственно сыплется.
Особенно иностранцев пробирает. Бывает, полкепки зеленых набросают за какие-нибудь пять минут. Тут надо не зевать, сразу прятать. Во-первых, кепка должна быть все время пустая (не совсем, конечно, а так, на донышке), в полную кепку кто же бросит, а во-вторых, не дай бог менты зелень заметят: мало того что отберут, еще и таксу поднимут, братан тогда по головке не погладит.
Непростая работка, одним словом, но Родька справлялся. Конечно,
Родька перед работой волосы обязательно в грязной воде мочил, которая после мытья посуды оставалась. Они тогда слипались, висели редкими жирными сосульками, он периодически встряхивал головой, вроде как с глаз отбросить, чтобы не мешали, а на самом деле, чтобы
Ну и еще, конечно, помогала память. Она у Родьки отменная, цепкая: если кто разок подходил, деньгу бросал, он его уже запоминал надолго. Потом, завидев опять, сразу выкликивал из толпы: ой, здрасьте! Лох, конечно, тут же останавливался, кивал ему, смущенно оглядывался вокруг. Видно было, что колеблется — подойти или нет.
Но Родька его уже не отпускал. Обаятельно улыбался во весь свой щербатый рот. Как, кричал, живете-можете? Ну, тут уж лох подходил и, ясное дело, раскошеливался, куда ему теперь деваться.
А особенно получалось удачно, если лох был с бабой. Во-первых, он и сам перед бабой выебнуться старался, а во-вторых, баба в связи с женской жалостностью тоже его подначивала, чтобы, значит, не скупился, дал побольше. Бывало, что и сотенную бросали, а то и две.
Житуха, короче, была
Эту бабу он узнал сразу, как только первый раз ее увидел. А как же ее не узнать, когда буквально напротив, тут же в переходе, висел плакат, в смысле афиша с ее здоровенной цветной фоткой.
Афиш здесь вообще полно развешено, театров-то вокруг навалом. Родька, когда бывали перерывы в людском движении, от нечего делать их изучал. Эту афишу он особо полюбил — во-первых, потому что название у театра было чудноватое — Театр Луны, а во-вторых, баба тоже была
Театр Луны этот, по всему, где-то недалеко находился, потому как баба частенько мимо шастала. В выходные он ее, бывало, даже замечал по два раза в день. Сначала утром вдруг из метро бежит, потом часа через три обратно. А затем уже вечером, где-то в начале седьмого, ну и часов в десять — пол-одиннадцатого опять назад, в метро. И при этом обязательно бегом-бегом, видно, что вечно опаздывает — то туда, то сюда.
Хотя куда она поздно вечером торопилась, один хрен знает. Но тем не менее завсегда спешила, каблучками своими цокала, он это цоканье задолго узнавал. Она еще только в переход начинала спускаться, а он уже знал, кто идет.
Но она на Родьку ноль внимания, ни разу раньше даже не взглянула в его сторону.
А случилось это две недели назад, в позапрошлую пятницу. Родька уже начал домой собираться, да в последний момент решил погодить маленько. Он все равно припозднился, а баба-то назад еще не пробежала, хоть уже и к одиннадцати дело шло.
И не зря ждал. Минут через десять услыхал знакомое цоканье. Правда, шаги раздавались какие-то другие, неверные. Родька насторожился, вслушался повнимательнее.
А как баба появилась, он сразу, еще издали ее завидев, допедрил, в чем дело. Правда, поначалу сомневался, но потом окончательно убедился. Баба была поддатая.
И на этот раз впервые не бежала, а
В руках она держала аж целых три букета цветов. И еще вроде столько же хахель тащил. Небось на такси денег пожидился, догадался Родька. Иначе с чего бы с этакой кучей цветов в метро переться. Во жмот! Не того хахеля себе нашла, дура! — пожалел он бабу.
ebooksa