Коза снова издала жалобный звук, ударив копытом по ведру и расплескав молоко.
— Просто интерес. У вас нет его фотографий или вещей?
— В комоде, — бабка махнула рукой в сторону кухни. — Поставь заодно чайник на плиту.
Старые люди всегда хранят старые вещи. По крайней мере, до тех пор, пока помнят о них. Франческа осторожно складывала на полу одежду отца. Затертые брюки, пропахшие нафталином рубашки, ботинки, зимнюю шапку, охотничий нож, пару старых фотоальбомов, где отец был еще ребенком, несколько потрепанных тетрадей, таких же, как та, которую хранила Франческа в своем шкафу. Три из них были исписаны лекциями. В четвертой красовались рисунки: сапоги с огромными шпорами, голые женщины, плетки. «Должно быть, — решила Франческа, — отец сделал эти рисунки в институте. Мужчинам нравится жестокость, особенно когда в их детском мозгу играют гормоны». Она отложила тетрадь и взяла еще одну. Ровный понятный почерк. Никакой спешки, в отличие от лекций.
— Я принесла тебе молока, — услышала она голос бабки за спиной. — На вот, попей, а то кожа да кости. Вся в отца.
Франческа спрятала тетрадь в широкий рукав свитера.
— Спасибо, но мне уже пора. — Она поднялась на ноги.
Бабка что-то говорила вслед, но она уже не слушала.
3
Это не были сказки. Ровный понятный почерк нес что угодно, кроме доброты и нежности. Отец, тот, которым Франческа знала его раньше, становился другим с каждым новым прочитанным листом старой тетради. Его рисунки, его дополнения к историям — здесь в них не было света. Только боль и разложение. Причудливые животные (некоторых из них Франческа видела в другой, доброй тетради) насиловали женщин и мужчин. Эти же мужчины и женщины насиловали этих же причудливых животных. Розги, плети, шпоры — все, что годится для причинения боли. Сцены диких оргий…
Лишь один рисунок из безумного множества заинтересовал Франческу. Небрежный портрет девушки. Художник не рисовал ее черты — он закрашивал ненужное пространство черной краской, забирая у тетрадочного листа кристальную белизну. Рисовал небрежно. Лишь глаза были созданы идеально. Они словно дышали жизнью. Франческа чувствовала их взгляд.
«У порока есть лицо и есть имя, — так написал отец в нижнем правом углу. — У него нет лишь времени. Он живет, пока живем мы».
Франческа вырвала из тетради лист с рисунком. У нее не было старых фотоальбомов, чтобы она могла, листая их, попытаться отыскать нарисованную отцом женщину, поэтому она отправилась к матери.
Старые фотоальбомы были покрыты пылью, и их давно никто не открывал.
— Мне просто стало интересно, — сказала Франческа.
Она сидела на диване, разглядывая старые снимки. Отец был молод и красив.
— Не понимаю, что ты хочешь там увидеть, — сказала мать.
— Женщину. — Франческа достала вырванный из тетради лист. — Ты знаешь, кто она?
— Разве всех упомнишь?!
— Почему отец нарисовал ее? Не тебя, не меня, а ее?
ebooksa