— Нет, — я трясу головой. — Он просто кое-что сказал мне, и все, что говорил мой брат, все, что говорила Джанин, пока я находилась в кварталах Эрудитов, только подтверждало это. И я хотела… я должна была узнать правду.
— Правду, — он фыркает. — Планировала услышать правду от лжеца, предателя и социопата?
— Правду? — спрашивает Тори. — О чем вы вообще говорите?
Тобиас и я смотрим друг на друга. Его голубые глаза, обычно такие задумчивые, сейчас смотрят тяжело и неодобрительно, словно снимая с меня один слой кожи за другим и внимательно изучая каждый.
— Я думаю… — начинаю я… мне бы остановиться и передохнуть, ведь я его явно не убедила, с треском провалилась, и это наверняка последнее, что я говорю перед своим скорым арестом.
— Думаю, что лжец здесь ты! — бросаю я дрожащим голосом. — Ты говорил, что любишь меня. Ты говорил, что доверяешь мне. Ты говорил, что я более восприимчива ко всему новому, чем обычный человек. И в ту же секунду, когда твое доверие, любовь, вера в мою восприимчивость подвергаются испытанию, они исчезают, — теперь я плачу, но мне не стыдно за слезы, которые блестят на моих щеках, или за мой тонкий голос. — Значит, ты лгал, когда говорил мне все эти вещи… Ты должен был лгать. Потому что я не верю, что твоя любовь на самом деле столь слаба.
Я делаю шаг к нему, и между нами остается только несколько дюймов. Теперь меня слышит только он.
— Я все еще та девушка, которая была готова умереть, чтобы не убивать тебя, — говорю я, вспоминая моделирование во время нападения, вспоминая ритм его сердца под моей ладонью. — Я та девушка, за которую ты меня принимал все это время. И прямо сейчас я говорю тебе то, что знаю… Я знаю, что эта информация изменит все. Все, что мы сделали, и все, что собираемся сделать.
Я смотрю на него так, словно он может увидеть правду в моих глазах, но это невозможно. Он смотрит куда-то вдаль, и я даже не уверена, что он слышал, что я сказала.
— Достаточно, — говорит Тори. — Ее нужно отвести на нижний этаж. Ее будут судить, как и остальных военных преступников.
Тобиас не двигается. Юрай берет меня за руку и уводит от него, сквозь лабораторию, сквозь светлую комнату и голубой коридор. Тереза из числа Афракционеров присоединяется к нам, с интересом разглядывая меня.
Когда мы выходим на лестничную клетку, я чувствую, как что-то подталкивает меня в бок. Когда я оглядываюсь, то вижу комок марли в руке Юрая. Я беру ее и пытаюсь изобразить благодарную улыбку на своем лице. Ничего не получается.
Пока мы спускаемся по лестнице, я туго оборачиваю руку марлей, попутно переступая тела, стараясь не смотреть на них. Юрай держит меня за локоть, чтобы я не упала. Марля не помогает заглушить боль от укуса, но она помогает мне ощутить себя немного лучше — как и то, что Юрай, кажется, не входит в число моих ненавистников.
Впервые пренебрежение возрастом среди Бесстрашных не выглядит, как возможный шанс — скорее, как дополнительное основание для приговора. Никто не скажет «ведь она еще молода, она, наверное, запуталась…». Они будут говорить «она уже взрослая и сделала свой выбор».
Конечно, я согласна с ними. Я действительно сделала свой выбор. Я выбрала свою мать, я выбрала своего отца, и то, ради чего они оба сражались.
Спускаться по лестнице легче, чем идти вверх. Мы достигаем пятого уровня, и я понимаю, что мы направляемся в вестибюль.
— Отдай мне свой пистолет, Юрай, — говорит Тереза. — Кто-то должен противостоять повстанцам, а ты не способен сделать этого, пока удерживаешь ее от падения.
Юрай без вопросов уступает ей свой пистолет. Я хмурюсь — у Терезы уже есть пистолет, зачем ей забирать оружие еще и у него? Но я молчу. У меня и без этого достаточно проблем.
Мы достигаем вестибюля и проходим мимо большого конференц-зала, заполненного людьми, одетыми в черно-белую одежду. Я на секунду останавливаюсь, чтобы посмотреть на них. Некоторые из них собираются в маленькие группки, опираясь друг на друга, слезы текут по их щекам. Другие в одиночестве прислоняются к стенам или сидят в углах, их глаза пусты или направлены куда-то вдаль.
— Нам пришлось застрелить очень многих, — бормочет Юрай, сжимая мою руку. — Нам пришлось сделать это лишь для того, чтобы попасть в здание.