Зов Лавкрафта ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Гоша слабо улыбался. До Сочи оставалось ехать часа четыре. В компании с этим отчаянным любителем «Примы» и хард-рока. Милое дело.

— А ты что там вообще забыл? — спросил внезапно Ильич. Ехали где-то среди полей, на долгом отрезке между станицами и аулами.

— Где?

— Ну, в столице бывших Зимних.

Гоша потер левый висок, собирая кончиками пальцев холодные капли пота. Ответил полуправду:

— С девушкой поссорился. Она там, а я, стало быть, здесь. По телефону личные вопросы не решить, вот и надумал быстро смотаться, все выяснить.

— С девушками, брат, одни проблемы.

— Ага. Вот и надо эти проблемы кому-то решать.

На самом деле Гоша ехал не столько решать проблемы, сколько убедиться, что все бесповоротно кончено. Три дня назад Надя сбросила по мессенджеру сообщение, что пора расставаться. Любовь прошла, Гоша хороший парень, но эта его неконтролируемая агрессия до добра не доведет. Надя устала от внезапных приступов злости со стороны Гоши, от того, что он часто распускает руки и не по делу устраивает ей проверки «на ревность». Теперь, правда, выяснилось, что все по делу… Она и в Сочи-то уехала не в командировку, как изначально говорила, а к новому парню.

Сначала Гоша разбил телефон, швырнув его об стену, перевернул все вверх дном, потом напился с друзьями в кабаке в центре города. Домой добирался пешком, попутно придираясь к каждой проходящей мимо девушке. Говорят, подрался с каким-то парнем у клуба. Гоша точно не помнил, но костяшки пальцев оказались сбиты, так что все может быть, все…

Пришел он в себя только вчерашним вечером, маялся жутким похмельем, напился таблеток от головной боли и решил во что бы то ни стало добраться до Нади и поговорить. Основательно поговорить, по душам. И еще посмотреть в глаза. Любимой и дорогой Наденьке. Убедиться, что назад дороги нет. Сказать какие-нибудь слова (вроде тех, которые больно жалят и надолго остаются в памяти). Уже в дороге Гоша мучительно размышлял, что вообще скажет и как поступить. Набить морду шалаве или отпустить восвояси? Но пока в голову лезли только какие-то глупые мыслишки. Просить прощения он, конечно же, не собирался. Злость до сих пор выжигала что-то внутри каленым железом.

…Ехали до темноты, которая на юге падает внезапно, погружая все вокруг в другой, ночной, мир. Из-за лесополосы вынырнула одинокая заправка, Ильич свернул к ней, притормозил и заглушил мотор. До Сочи оставалось всего сто двадцать километров. Сущие пустяки, если подумать. Гоша, разомлев от хард-рока, размышлял как сразу же по приезду, ночью, отправиться к Наде. Эффектно и неожиданно.

— А теперь ужинать, — произнес Ильич с видимым удовольствием. — Не люблю на жаре есть. Пищеварение из-за этого страдает, знаешь?

На улице действительно стало прохладнее. Черное небо густо усыпали звезды. Гоша выбрался из кабины, прошелся вокруг автомобиля, разминая затекшие косточки. Кругом тянулись поля. Старая автозаправка казалась в темноте окаменевшим трупом сказочного животного. Внутри горел зеленоватый аварийный свет.

Шаурма, конечно, остыла, а сквозь целлофановые пакеты, сморщенные от влаги, проглядывались капельки жира, кусочки рубленого мяса, мохнатые обрезки капусты.

Гоша взял одну, ощущая, какая она здоровенная и тяжелая. Оторвал промасленную бумажку, впился зубами в холодную мякоть.

— Хорошо кусай, в середине самый сок, — посоветовал Ильич. — Заурчик от души напихал всякого.

Гоша последовал его совету. Жир стекал по губам и подбородку. Гоша склонился, чтобы не запачкать джинсы. Пальцы погрузились в размякший лаваш. Языком нащупал что-то продолговатое и шершавое, похожее на волосатую сосиску, отстранился и разглядел среди майонез, кетчупа и овощей гусеницу.

— О, блин!

Шаурма плюхнулась на землю. Гоша ощутил, как поднимается к горлу острая и едкая желчь, вперемешку с непереваренной едой, зажал рот рукой и глубоко, хрипло вздохнул.