Роясь в файлах документации, Бьярни вспомнил отцовскую яхту и хулиганское существо по имени Матильда — собаку-терьера. Бьярни готов был поклясться, что Матильду корабельная автоматика не уважала, и свет там, где ей вздумывалось бродить, сроду не включала.
Так по крайней мере Бьярни казалось. Теперь. Раньше он о подобных вещах попросту не задумывался.
Порывшись в документации еще немного, Бьярни утвердился в своей догадке. Работа автоматики зиждилась на сканировании и регистрации высшей нервной деятельности. Попутно Бьярни узнал, что принцип и его реализацию земляне позаимствовали у свайгов. А проще говоря — слизали с их детекторов интеллекта, которыми некогда надменные рептилии проверяли инопланетных дикарей, дабы убедиться, что перед ними не животные, а очередная раса потенциальных сателлитов. Свайги давно вышвырнули свои детекторы на свалки, им теперь по большому счету чихать на уровень интеллекта всех космических дикарей вместе взятых, и сателлиты их уже почти два века как независимы, а принцип все живет и живет и верно служит людям, безропотно разгоняя потемки в закоулках человеческих кораблей…
До чего же удивительны порой капризы бытия!
«Но что же это получается? — размышлял Бьярни, рассеянно пролистывая в экране текст. — Что автоматика полагает этот чешуйчатый ящик разумным — раз, и живым — два? Или скорее даже не ящик, а его содержимое?»
А как, извините, этот самый ящик поддерживал эту самую деятельность целых двадцать три года? Впрочем, с чего, собственно, Бьярни взял, что поддерживал? Может, ящик дремал себе и проснулся, только когда братья Эрлингмарки приблизились к «Карандашу»?
«Стоп, стоп, стоп! — оборвал беспорядочно скачущие мнс-ли Бьярни. — Будем рассуждать последовательно».
Чужак сразу же назвал ящик саркофагом. Стало быть, это не просто шкаф или непомерно большой чемодан, а устройство для хранения чего-либо и обеспечения внутри соответствующих условий.
Бьярни снова полез в корабельную файлотеку и выудил из толкового словаря определение слова «саркофаг».
«Саркофаг, — гласил словарь, — от греческого «саркофа-гос», небольшая гробница из камня, дерева и других материалов (ничего себе — небольшая! — подумал Бьярни), нередко украшенная росписью».
Гробница, значит. Но при чем тут тогда высшая нервная деятельность?
«Этот саркофаг, — справедливо рассудил Бьярни, — скорее уж похож на консервационную камеру. Но тогда он должен быть подключен к каким-нибудь приборам, к системам поддержания жизни и удаления отходов…»
Бред.
Бьярни не заметил, как вновь оказался в первом грузовом. Только на этот раз он не стал красться вдоль стеночек, а направился прямо к «гробнице из камня, дерева и других материалов».
Вряд ли чешуйчатая поверхность саркофага являлась камнем или деревом. Скорее уж «другим материалом». Бьярни с некоторой опаской приложил ладонь к оному материалу и едва удержался, чтобы не отдернуть руку.
Ему показалось, что он прикоснулся к живому существу. Явственно чувствовалось тепло и даже словно бы какие-то токи там, внутри. Ни с чем не сравнимое биение жизни.
У Бьярни мгновенно вспотел лоб.
«Черт возьми! — подумал Бьярни, пытаясь унять заколотившееся ни с того ни с сего сердце. — А почему, собственно, меня это так волнует? Ну, допустим, везут там какую-нибудь редкостную зверушку в анабиозе… Ну, пусть даже человека или инопланетянина. Ну и что с того?»
Он не мог найти объяснения беспокойству. Но и избавиться от него не мог.
«Хотя… Такое тепло — какой уж тут анабиоз… Скорее похоже на содержание под капельницей».