Нина Михайловна Чаговец ведет урок не то в шестом, не то в седьмом классе. Один мальчик пихает своего соседа, вырывает у него тетрадку. Его бы надо выгнать из класса, а Нина Михайловна подходит к мальчику сзади и гладит его по голове. Он мгновенно успокаивается. Это произвело на меня большое впечатление. Я понял, что учитель должен быть не только преподавателем, но и другом ученика.
Мне захотелось попробовать свои силы. Я начал давать любительские уроки в 162-й школе. Понравилось. Потом стал преподавать в физматшколе. Математический склад мышления учеников благоприятствовал усвоению лингвистики. И я старался преподавать им русский язык не как в школе, а как основы науки — очень строгой и очень сложной. Я давал им язык в виде формул и схем. Им нравилось.
Потом стал звать учеников к себе домой. Расскажу такой случай. Спрашиваю одного: «Миша, расскажи, кто ты такой?» Он отвечает: «Я хулиган!». Потом мы стали с ним заниматься русским языком, слушать классическую музыку, ходить на домашние концерты. Он перестал хулиганить.
Я преподавал потом и в 130-й, и в 204-й, вел факультатив. Сейчас удивляюсь, как я все это умудрялся совмещать с нагрузкой в университете. Но я никогда не получал от учительства материальной выгоды. А школа дала мне много полезного.
«Как я стал профессором»
В 1937 году в возрасте 23 лет Тимофеев переезжает в Москву, поступает в аспирантуру.
— Мне повезло на встречи с крупными учеными. В аспирантуре у меня был руководителем Сергей Игнатьевич Бернштейн. Профессор Немчинов, его арестовали, потом профессор Карнеева-Петрулан, ее тоже арестовали. И меня отдали Виноградову. Он тогда был в опале. Ему нельзя было жить в Москве, он жил в Можайске. И оттуда ездил читать лекции в Педагогический институт. А попал я потом к Сергею Игнатьевичу Бернштейну.
Наконец, в 1940 году Кирилл Алексеевич защищается по теме «История прошедшего времени русского глагола». Потом судьба забрасывает его в Благовещенск, где он преподает в местном пединституте. «Мы с женой потом не раз сожалели: зачем мы уехали из спокойного, тихого Благовещенска?» А уехать пришлось после поступления в докторантуру: по распоряжению отдела школ ВКП(б) Тимофеев был переведен в Москву. Тема докторской: «Инфинитивные предложения в русском языке». Руководителем был академик Виноградов, которого к тому времени реабилитировали.
Потом — Ленинград, руководство отделением Института языкознания. Он стал восседать на директорском кресле под буквами «КР». Это инициалы Константина Романова, дяди царя Николая Второго, бывшего президента Академии наук, поэта и историка.
— Сел я на престол, а администратор я никуда не годный. В штате у меня было около ста человек и в основном девицы. И вот они приходили ко мне, садились за стол и начинали жаловаться на другую группу сотрудниц — со слезами, с плачем. Потом приходила другая группа и тоже жаловалась — на ту, первую… Склок была масса, и я изнемогал, пока не слез с трона. Я вообще-то банкетов не люблю, но я устроил банкет по этому случаю.
А спас меня Валентин Александрович Аврорин. Он согласился сесть на трон. А меня назначили редактором 10-го тома Большого русского словаря. Потом Аврорин указанием свыше был назначен деканом в НГУ. И пригласил меня сюда.
Было хрущевское время, и тогда было принято ходить в гости, не дожидаясь приглашения. Называлось это «ходить на огонек». Вот мы и ходили друг к другу. Супруга Валентина Александровича Елена Павловна была крупнейшим специалистом по языкам Сибири. После известных событий с «подписантами» в конце 60-х он был вынужден уйти с поста декана, а потом и вовсе уехал в Ленинград и уже оттуда приезжал читать лекции. А я остался руководить кафедрой общего языкознания. Потом слез с этого поста и был рад, что могу заниматься наукой, преподаванием.
«Я полноценный русский!»
— Как вы определите мою национальность? Русский? Так вот, отец мой Алексей Васильевич — казанский татарин. Дедушка — дед отца — тоже казанский татарин, но крещеный, он был священником, очень известным миссионером. Бабушка — мать моей мамы Елены Александровны — немка, из числа немецких переселенцев давнего времени. Она была лютеранкой, потом приняла православие. Была очень религиозной. И много мне дала в этом отношении. Ходили мы с ней в церковь. Исполняли необходимые обряды. И ей я обязан своей веротерпимостью. Не все признают это мое свойство. Бабушка воспитала меня в духе православия, но она ходила со мной и в лютеранскую церковь, водила и в католическую церковь. Отец читал со мной Евангелие. Я привык уважительно относиться ко всем основным, подчеркиваю — основным! — христианским религиям. Да, а муж моей бабушки по материнской линии был украинец. Ну а я — полноценный, полнокровный русский!
Диалоги с профессором
— Кирилл Алексеевич, как вы оцениваете стремление некоторых филологов ввести мат в современный язык под предлогом того, что это живой народный язык?
— Есть понятие литературного языка и просторечия, где используются бранные слова и грубые выражения. Вот вы меня угостили, я наелся. А мог бы сказать «я нажрался» или «я налопался». Это будет то же самое по сути, но это будет просторечие. Или еще пример: можно просто сказать — отдыхать, а можно «я дрыхну», «валяюсь на боку». В литературном обиходе такие выражения принято избегать.
— Спасибо, удивительно доходчиво. Скажите, а как вам удается сохранять такую ясность мысли? Словом, почему с вами так интересно, что и про ваш почтенный возраст забываешь?
— Почему я говорю нормально? Я не оставляю своей деятельности. Преподаю в университете на полставки. Потом — раз в неделю веду занятия в православной гимназии. Сейчас я, конечно, «повзрослел», а когда был семидесятилетним «юношей», бегом занимался, обливался холодной водой. Сейчас делаю дыхательную гимнастику и лестничную зарядку: 88 ступенек туда, 88 — обратно. К сожалению, видеть хуже стал. Об основных политических событиях узнаю по радио.
— Выходит, соседство велосипеда с книгами в этой комнате символично…
ebooksa