Так, значит, меня всё-таки признали сиятельством. Надеюсь, что это хорошо. Во всяком случае, оказаться крепостной было бы куда как хуже.
В комнату заглядывает девушка в чепчике и белом переднике. Понятное дело — впустить сюда мужчин, не придав мне надлежащий вид, было бы неприличным.
— С добрым утром, ваше сиятельство! — она низко кланяется, а когда снова выпрямляется, я замечаю в ее взгляде неприкрытое любопытство. — Простите, мы не решились ночью вас побеспокоить. Надеюсь, вам было тут достаточно удобно.
— Да, благодарю вас.
Я стараюсь использовать как можно меньше слов, чтобы не употребить чего-нибудь такого, что вошло в обиход гораздо позднее. Нужно будет выяснить, есть ли в имении библиотека, и прочитать хоть несколько книг этой эпохи. Хотя я всё еще надеюсь, что это не понадобится. Ну, попугал меня Паулуччи, и довольно.
— Желаете умыться, Анна Николаевна?
Я едва не поправляю ее — не Николаевна, а Александровна! — но вовремя сдерживаю порыв. Она же имеет в виду не меня, а ту, другую, которой я на время стала. Хорошо хоть имена у нас с ней оказались одинаковыми.
Горничная приносит медный таз с водой и гребень. Я умываюсь, и она укладывает мне волосы в простую, но довольно милую прическу. Она хочет помочь мне снять колье, но я останавливаю ее — может быть, именно оно является обязательным атрибутом для перемещения во времени. Глупо было бы лишиться возможности вернуться домой.
А вот платье переодеть приходится. Чужой наряд я надеваю с опаской — как раз одежда может выдать меня первой. А ну-как настоящее «сиятельство» гораздо ниже ростом или тоньше в талии? Но платье — темно-вишневое, из весьма приятной телу ткани, — оказывается почти по размеру. А вот туфли немного жмут, но они — тряпочные, разносятся.
Девушка провожает меня в гостиную, и когда я вхожу туда, двое мужчин поднимаются с кресел.
— Рады приветствовать вас в Даниловке, ваше сиятельство, — говорит тот, что моложе. Судя по выправке, полицейский или военный. — Разрешите представиться — заседатель уездного суда Валерий Сергеевич Александров.
Я киваю и перевожу взгляд на другого. Тот тоже почтительно наклоняет голову.
— Местный доктор Дмитрий Степанович Назаров. Как вы себя чувствуете, Анна Николаевна?
Он не решается подойти ко мне ближе и проверить пульс или потрогать лоб — или что там еще полагалось делать докторам в то время?
— Благодарю вас, хорошо, — я опять стараюсь быть лаконичной.
— Печально, что мы знакомимся с вами при столь грустных обстоятельствах, Анна Николаевна, но…, — заседатель мнется, не решаясь произнести то, ради чего он, судя по всему, пришел.
Мне кажется, я уже догадалась, в чем дело. Супруг Анны Николаевны так и не добрался до Даниловки.
— Да говорите же, сударь! — я не выдерживаю паузы.
Понятия не имею, как следует обращаться к заседателям уездного суда. Я что-то слышала про «Табель о рангах», но моих знаний в этой области явно недостаточно. Может быть, «ваше благородие»? Надеюсь, нейтральное «сударь» тоже подойдет.
— Вынужден сообщить вам трагическое известие, ваше сиятельство, — ваш супруг, граф Данилов, был обнаружен ночью мертвым неподалеку от перевернутого экипажа, в котором, как я полагаю, вы ехали из Москвы. Когда его сиятельство не приехал в имении к тому часу, когда его ожидали, а вас саму нашли на дороге, дворовые заговорили про волков, которые этой зимой особенно лютуют. Но должен сказать, что хищники тут не при чем. Граф Данилов был убит не животным — человеком. Ваш кучер также мертв.