— Слышал я давеча в уезде, что второго дня четверо каторжников с этапа сбежали. Ищут их теперь повсюду.
Женщина охнула, закричала:
— Егор Андреевич, слышите, а ну-как они на карету напали? Не нужно ли людей по дороге послать?
Что отвечает неизвестный мне Егор, я уже не слышу — меня подхватывают на руки и несут в дом. Поскольку я всё еще могу оказаться их хозяйкой, относятся ко мне со всем почтением.
Устраивают меня в теплой комнате у печки, помогают снять намокшую от растаявшего снега шубу и укутывают большой пушистой шалью. Подают на подносе рюмку какого-то сильно пахнущего напитка и тарелку горячего супа, судя по запаху — грибного.
— Не побрезгуйте, ваше сиятельство. Такое лекарство при морозе — первейшее дело.
Я не любительница крепких напитков, они до добра не доводят, но принесенную ёмкость всё-таки опорожняю. Мужчина, что принес поднос, одобрительно крякает, когда я ставлю назад пустую тару. Супчик тоже оказывается весьма недурным.
От горячительного напитка и от домашнего тепла меня клонит в сон. Мужчина мигом подсовывает мне под голову подушку. Я благодарно киваю. У меня нет сил даже на то, чтобы вспомнить события этого дня.
Правильно, я подумаю об этом завтра.
6. На следующее утро
Как ни странно, но я отлично сплю всю ночь. Наверно, сказывается усталость. Я просыпаюсь, а за окном уже светло.
Я всё на том же диване, только укрыта уже не шалью, а пестрым лоскутным одеялом.
Я всё в том же темно-синем платье. Своём платье! И маникюр на руках тоже мой, сделанный аккурат к собранию акционеров (и чего выпендривалась, дура?) А на шее — ну, да, то самое колье, что подарил Паулуччи.
При воспоминании о маркизе (а теперь я уже почти не сомневалась, что он — настоящий маркиз) на глаза набегают слёзы. Конечно, это всё из — за него! Он даже фамильного колье не пожалел, чтобы мне отомстить. Не зря, ох, не зря Лида говорила, что он на Калиостро похож.
Теперь поступок лучшей подруги уже не казался предательством. Ну, подумаешь на собрании проголосовала против! Она же как лучше хотела. По сравнению с тем, что случилось дальше, потеря директорской должности уже казалась пустяком.
Я замечаю трюмо у окна и соскакиваю с дивана. Несмотря на платье, колье и маникюр, меня еще гложут сомнения, и в зеркало я смотрю с опаской. И когда в отражении я всё-таки вижу себя, с губ слетает вздох облегчения.
Слышу за дверью чьи-то шаги и быстро ныряю обратно под одеяло. Я не знаю, как должна себя вести со здешними обитателями, и поэтому предпочитаю пока прикинуться спящей.
— Я не рекомендовал бы сейчас волновать ее сиятельство таким известием, — раздается из-за полуоткрытых дверей незнакомый мне мужской голос.
Впрочем, мне тут все голоса незнакомы. В девятнадцатом веке я оказалась впервые.
— Я понимаю, Дмитрий Степанович, — отвечает другой голос — тоже мужской. — Но и вы меня поймите. По долгу службы я обязан поговорить с ее сиятельством как можно скорее. Я постараюсь сообщить эту ужасную новость со всем возможным тактом. И вы, надеюсь, не откажетесь при сём разговоре присутствовать.