Затонувшая земля поднимается вновь

– Где ты был? – сказала она.

Стоило до него дотронуться, как он бросил, что делал, и уставился перед собой, но не так, как если бы что-то увидел. Просто лишился движения. Словно его напугало развитие событий – и в то же время удовлетворило. Пока он так торчал, дождь удвоил силы, падая в свечении магазина длинными белыми мазками. Он падал со шкворчанием и эмульсировал волосы на макушке Малыша Осси. Загривок его куртки промок; под тканью старик казался на ощупь тощим, но его трапециевидные мышцы были твердыми как кость. Ей пришло в голову, что этого человека невозможно вывести из себя. Но все же он полон сил: если бы хотел стряхнуть ее руку, стряхнул бы.

– Не спрашивай – и я не отвечу, – заметил он.

– Можешь просто перестать меня избегать, – сказала Виктория. – Обещаю, ты ничего этим не выиграешь. Я только хочу знать, что случилось с Перл. Я хочу знать, что случилось с моей мамой перед смертью. Я хочу знать, что здесь случилось.

Под патиной дождя его лицо поблескивало белым. На миг ей показалось, что он ее ударит. Но он только отстранился, долго смотрел на нее, затем сказал:

– В конце все получат ответ.

– Ой, иди в зад. Просто иди в зад.

Но вместо этого он погладил ее по руке.

– Не волнуйся ты так, малая, – посоветовал он. – Как дойдет до дела, с тобой все будет хорошо. Иначе с вами и не бывает.

Растерявшись из-за какой-то максимальной бессмысленности слов, она могла только наблюдать, как он проворно перебегает под дождем через площадь к машине – нахохлив плечи, с руками в карманах.

– У тебя есть собака? – услышала она, как кричит ему вслед своим худшим столичным голосом – настроенным ровно посередине между ипотекой в Далстоне и тетушкой в Клапеме. – Это же тебя я видела, да? В полях, и в городе по ночам, с собачкой?

Сперва Малыш Осси словно не обратил на нее внимания. Дождь барабанил по крыше «Тойоты», разлетался твердым паром в свете неоновой вывески. Он распластался на багажнике, чтобы выбить оставшиеся осколки заднего стекла; потом в необычном скользящем движении – в котором и гибкость, и неловкость сдержали весь свой потенциал, – втянул себя через дыру. Засучил щуплыми бедрами. Крошечные ступни брыкнули, стукнули, потом проворно пропали из виду. Внутри он развернулся и высунулся, недолго покачав головой Виктории в каком-то озадаченном презрении – словно в принципе невозможно ошибаться так, как ошибается Виктория, – и тогда уже пропал насовсем.

– Когда придет твой черед, все у тебя будет хорошо, – услышала она его сразу перед тем, как завелся двигатель.

Дискомфорт от этой встречи выгнал ее из города – по А5 глубоко в Уэльс. В результате она пропустила столько встреч, что риелтор перестал направлять к ней покупателей. Виктория отправилась его пришпорить – к его опрятной витрине в Верхнем Городе. И риелтор, и его помещение пахли лаком и продажами.

– У вас тут так замечательно, – сказала она, вздыхая и оглядываясь. Твердо решив не проникаться ситуацией, он сосредоточился на своем офисном столе.

– Посмотрим, – сказал он. – Посмотрим, что у нас происходит.

К ней есть много интереса, сказал он: много интереса. Интереса много, но цена дома 92 кажется людям малость завышенной.

– При том, сколько ремонта предстоит, цена кажется малость завышенной.

– Но я сама делала ремонт, – сказала Виктория, упрямо глядя за витрину на улицу. – Я знаю, что сад страшненький, но крыша, например, идеальна.

Она чувствовала, как он профессионально сидит за ее спиной, вежливый, неосуждающий, хотя у него хватало своих мнений: скорее врач в дорогом костюме, чем риелтор. Она подумала, что места принуждают тебя жить происходящей в них жизнью. Вроде думаешь, что ты где-то на окраине, но на самом деле тебя все время затягивает в центр.