— Где Машенька? Как это получилось, что мы не переписывались так долго?
— Мы с Машей не раз собирались написать вам. Да как подумаешь… Ученый человек, доктор наук! Помнит ли? Может, у нее таких, как мы, сотни две друзей? Или три? Не со всеми же вести переписку?
— Как вам не стыдно!
— Шучу. Маша — в эвакуации, в Кунгуре.
— Здорова? Как сын?
Это было последнее, что я знала о Репниных, — что у них родился сын, которого назвали, как отца, Данилой.
— Маша здорова, спасибо. Надеялся съездить к ней, да не пришлось. Как вы сказали — сын?
Он улыбнулся. Потом отстегнул планшет и вынул из него фотографию. Машенька, очень изменившаяся, пополневшая, с толстой косой вокруг головы, сидела у стола в уютной, знакомой позе. По правую руку от нее стояли два мальчика, беленькие, застенчивые, удивительно похожие на нее и друг на друга, а по левую еще два — черные, лихие и — с первого взгляда было видно: страшные хвастуны и задиры.
Я не могла удержаться от смеха.
— Четыре?
— Да, — с гордостью сказал Данила Степаныч.
— Сколько же им?
— Пять, шесть, восемь и девять.
— Ну, счастливый же человек. Четыре сына!
— Счастливый-то счастливый…
Данила Степаныч замолчал, только сурово взглянул исподлобья… «Счастливый-то счастливый, да удастся ли уберечь это счастье?» — так можно было понять этот взгляд.
…Данила Степаныч зашел ненадолго, по и эта короткая встреча была испорчена появлением очень глупой женщины, которая жила на одной площадке со мной. Соседка забежала за утюгом и, увидев офицера, да еще такого бравого, вдруг проявила острый интерес к действиям наших танковых частей, которого я в ней прежде не замечала. Напрасно я намекала, что у майора мало времени, что нам еще нужно поговорить о важных делах, напрасно Репнин с досадой сказал, что на ее вопросы едва ли может ответить даже командующий фронтом, она только кокетливо щурилась — и не уходила. Наконец я выпроводила ее, но было уже поздно. Данила Степаныч взглянул на часы и встал.
— Не сердитесь, Татьяна, — добродушно сказал он. — Хорошая примета! Стало быть, не в последний раз встретились. Еще доведется нам увидеть друг друга. Тогда и договорим.
— Вы даже не сказали, надолго ли в Москву? И зачем?
— Зачем — могу сказать. Пришли мне в голову некоторые соображения, и послал я их начальству в Москву. Вот меня и вызвали. А надолго ли? (Он пожал плечами.)
ebooksa