Не знаю почему, мне вспомнилось, как девочкой зимними вечерами я возвращалась домой из трактира Алмазова, и с высокого берега Тесьмы открывалась привычная картина засыпанного снегом бедного и темного посада. «А помнишь комнату старого доктора?» — пел голос. И это была уже не глупенькая, милая Нина и не артистка, исполнявшая номер, а какая-то волшебница, читавшая мои мысли и чувства. — «Ветхая фисгармония стояла в углу, и, когда старый доктор играл на ней, она начинала вздыхать и задыхаться, как будто жаловалась, что ей очень тоскливо. Портреты прекрасной женщины с темными глазами висели на стенах. Это была любовь несбывшаяся, неудавшаяся — любовь, которой помешали. Но разве можно помешать любви?»
Потом орган запел торжественно и нежно, и это была ночь в степи, когда мы до рассвета бродили с Андреем и где-то далеко горела стерня, и ветер гнал на нас легкий дым, освещенный зарею. Это была ночь, когда я была так счастлива, как никогда потом не была с ним. «Почему же, когда он уехал и мы снова встретились в Москве, все стало совсем по-другому?» Я слушала и думала с прикрытыми рукой глазами: «Почему все стало таким, как будто не было этого лучшего месяца в жизни, Аскании-Новы, кино в степи, бабочки, мелькнувшей в прозрачном конусе света, когда Андрей сказал, что он не может жить без меня? Прошло то время и никогда не воротится, и нечего думать о несбывшемся, о том, что все равно нельзя изменить.
Какая-то строгая тетя в мундире с белыми галунами не хотела пускать нас в артистическую, но я издалека увидела Нину, разговаривающую с органистом, и закричала ей:
— Нина, мы к тебе! Скажи, чтобы пропустили.
И тетя в мундире пропустила нас, услышав, что мы называем знаменитую артистку на «ты» и радостно машем ей руками.
— Позвольте представиться, — сказала я, когда она, не узнавая, с недоумением уставилась на нас своими большими, с загнутыми ресницами глазами, — Татьяна Власенкова и Владимир Лукашевич. Мы боимся, что ты стала такая знаменитая, что, пожалуй, нас и не узнаешь.
— Господи помилуй, свят, свят, — сказала Нина и смешно, по-бабьи, всплеснула руками. — Татьяна! Володя!
Она обняла меня, поцеловала, закрасила и, спохватившись, стала оттирать платочком.
— Откуда вы взялись? Вы узнали, что я в Москве?
— Собственно, на каждом углу висит известие о твоем приезде, — серьезно возразил Володя. — Так что выяснить это было нетрудно.
— Да, правда. Господи, живая Танька! — снова сказала она и засмеялась. — Сколько мы не виделись?
— Не стоит считать.
— Подожди, что я знаю о тебе? Ты за Андреем?
— Я, брат, уже двенадцать лет за Андреем.
— Нет, я что-то еще слышала, — растерянно сказала Нина. — Ты что-то открыла, какое-то лекарство.
— Э, брось! Что там лекарство. Как ты поешь, Ниночка!
— Разве хорошо?
Она покраснела от удовольствия.
— Очень.
Спасибо. Я давно не была в Москве, а сегодня первый раз во время войны, и как-то было особенно страшно. Какие вы милые, что пришли. А где Андрей? — вдруг спросила она с опаской. — Он ведь тоже врач. Когда мы увидимся? У меня еще три концерта в Москве.
ebooksa