Пора было прощаться, потому что мы стояли у подъезда, и этот вечер, так не похожий на другие вечера, в моей — и Володиной? — жизни, кончился вместе с его рассказом. Я протянула ему руку. Он поцеловал ее задумчиво и тоже как-то на память.
— Вот так-то, — сказал он грустно. — И ты знаешь, мне часто кажется, что я все еще иду к тебе среди этих сталкивающихся льдин.
Мы простились, условившись встретиться завтра — на площади Пушкина, в половине седьмого.
И Володя ушел, а я осталась одна. Дежурный узнал меня, поздоровался и пошутил что-то насчет подозрительных ночных возвращений. И я пошутила и засмеялась, и не было ничего особенного в том, что мы условились встретиться завтра, и нечего было, поднимаясь по лестнице, трогать ладонями горящие щеки.
У меня был свой ключ, я открыла, зажгла свет в столовой — и сразу же погасила: на окнах были почему-то не опущены шторы, но в комнате светло от луны. Отец сидел на диване, опустив голову в руки, и плакал.
— Что с тобой? Что случилось?
Он вскочил испуганный, дрожащий.
— Ничего, ничего. Тут звонили… Тут тебе звонили…
— Кто звонил? Да говори же, папа!
— Он хотел приехать… Он… он приедет. Он сказал, что хорошо, что тебя нет дома, потому что я могу… я должен… Но что я могу? Что же я могу, боже мой!
— Кто сказал? О ком ты говоришь?
— Не… не помню. Он, он!
Слезы душили его.
— Он сказал, что Андрей… Андрей…
— Убит?
Отец подошел ко мне, обхватил и замер, крепко сжимая мою голову руками.
— Нет, нет, нет!
Шум подъехавшей машины послышался в переулке. Это был Малышев. Он прошел несколько шагов и остановился, неподвижный, прямой, в шинели с высокими плечами, отчетливый, как тень, на пустом тротуаре. Потом, опустив голову и тяжело вздохнув, направился к подъезду.
Глава вторая
ЭТО БЫЛО ВЧЕРА