На краю небытия. Философические повести и эссе

22
18
20
22
24
26
28
30

«Наверно. Но я не пью!»

«Какой же ты после этого пацан! А я выпью. Думаешь, я не стою твоего внимания, раз работу потерял. А я скажу, что работают одни с… и п…».

Пока он вливал рюмку в свою гнусную глотку, дед исчез. Никто и не заметил как и куда. Я тоже не заметил, но знал куда. Прямо передо мной на стене висел его фотопортрет работы Сима. Казалось, что он смотрит на меня и качает недовольно головой. Но они тут же о нем забыли. Эрик резал большими кусками колбасу и хлеб. Они открывали свои рты и засовывали туда эти куски. Хотя у Толяна был не рот, а скорее пасть. И рыгал он время от времени, брызгая при этом слюной.

«А помнишь, – прогнусавил Толян, – как мы на работе в начале девяностых бомжатиной закусывали? Там баба была, они с мужем бомжей отлавливали, а баба потом мясо их тушила, чтоб запаха не было, и по пьющим мужикам разносила. А нам все равно, чем закусывать. А на закуску мы ее трахали, а муж ее на атасе стоял. Вот и кореш мой, – он ткнул пальцем в Эрика, – без мяса за выпивку не садился. Привык у мамки вкусно есть. Его дядьки известные на всю округу налетчики были. А у бандитов всегда деньги. Их сестра, жена Эрнеста, отца Эрика, мать его, общак держала».

«Ты бы помолчал! – рыкнул Эрик. – Не твое это дело! И не вздумай про бомжатину отцу сказать! Он таких дел терпеть не может».

Пили они долго, почти час. Потом Толян вдруг поднялся и пошел к двери, почти ничего не видя перед собой.

«Отлить надо. Где у вас заведение?»

Я вышел с ним в коридор и ткнул рукой в две двери возле кухни.

«Слева туалет, справа – ванная комната. Смотри не перепутай!»

Он пошел, задевая плечами за стенки, рыгая и матерясь. Я смотрел ему в спину, думая, что делать, если он шагнет в другую комнату. Но он все же вошел в туалет. И дальше услышал я вначале мат, похоже, ширинку не мог расстегнуть спьяну, а потом словно поток полился, так мог мочиться жеребец или матрос, который по приказу своего командира мочился на головы членов Учредительного собрания. Одновременно он испускал громко газы. Потом громко начал отплевываться. Вышел в коридор, но было видно, что ему стало худо. Открыл дверь в ванную комнату, склонился над раковиной, и послышались клекотание и звук рвоты («Слава богу, – вздохнул я, – что не на пол!»).

Я вспомнил рассказ дамы из Третьяковки, как к заместителю директора по науке пришли две тетки из низшего звена обслуги, жившие в коммуналке при музее (общая кухня, общие ванна и туалет) с жалобой друг на друга. Одна кричала, указывая на сослуживицу: «Ты расскажи товарищу заместителю директора, как ты мне в суп нассала!» Вторая отвечала: «А ты скажи товарищу заместителю директора, за что я тебе в суп нассала!» Тогда это меня, жившего в отдельной квартире профессорского дома, поразило, что они не стеснялись своих слов и поступка. Разговор двух человекообразных самок. А теперь вдруг стало ясно, что везде такое, а профессорские дома – чудом уцелевшие островки.

И я думал, что с ним я не смогу оставлять Кларину и Сашку. Ведь он нигде не работает. Как мне из дому уходить? Кончится все, конечно, грандиозной дракой. Или он меня убьет, или я его.

Раздался звонок в дверь. Я стоял в коридоре, а потому и открыл, но нервно, даже не спрашивая, кто пришел. А пришел Адик Жезлов. Одет он был в хороший парчовый пиджак серого цвета, был чисто выбрит, от него пахло хорошим дезодорантом. Вокруг шеи что-то вроде бирюзового шарфика. И сказал он неожиданное:

«Пришел с Эриком проститься. С тобой, Вова, может, еще и пересечемся, все же из одного профессорского дома. Мой дед мне сказал, что моя инициация затянулась, что дети королей часто водились со всяким отребьем, но потом все же понимали свою роль. Начинаю с небольшого, стал членом городской думы, дед помог, конечно, невысоко, но трамплин неплохой, с него поднимусь выше, буду большую политику делать».

Из ванной вышел Толян, увидел Адика, и какая-то гнусная улыбка поплыла по его красной после блевоты физиономии.

«А это что за мудак парчовый?! Ты, гад, не обижайся. Обидишься, мудаком будешь. Прямо поп! Они же в парче ходили», – откуда-то из недр его бессознательного всплыла эта информация.

«Это Адик! Мой старый кореш, – выплыл из моей комнаты, уже тоже весьма отяжелевший от водки Эрик. – Не обижай его! Пойдем, лучше выпьем».

Они пошли в мою комнату, а я на кухню, нейтральную территорию, где стоял телефон. Я был очень напуган. Жить в одном помещении с этим чудовищем, пользоваться вместе туалетом, ванной, дышать его испарениями, вдыхать его запах, даже помыслить это – ужас! И я набрал телефон Инги.

Вопрос был один: «Как мне сделать, чтобы обмен не состоялся?»

И ответ был простой: «Найти квартиру для Эрнеста Яковлевича. Как? Я подумаю и позвоню тебе. Да и в гости к нам зашел бы».