Родственники, решая насущные задачи по организации похорон, просто не имеют возможности предаться скорби или осмыслить опыт смерти близкого человека, они обязаны в течение двух суток постоянно принимать конкретные локальные решения относительно мертвого тела. Иными словами, представленный сценарий похорон не только отделяется от процесса социализации покойного, но и исключает всякую рефлексию над смертью.
Однако дисфункциональность инфраструктуры похоронного дела можно рассмотреть и под другим углом — уже как символический ритуал. Так, в сравнении с традиционным русским похоронным ритуалом, где на протяжении трех дней осуществлялись необходимые манипуляции с телом покойного (положение рук во гробу, правильная одежда, пронос гроба по дороге и т.д.)[52], в современных похоронах именно проблемы инфраструктуры выходят на первый план. Анна Соколова, продолжая мысль Арьеса о вытеснении и медикализации смерти, называет современные русские похороны «похоронами без покойника», указывая на то, что тело не играет никакой роли в практике похорон[53]. Я же полагаю, что именно тело по-прежнему играет главную роль: похороны — это процесс транспортировки усопшего через все инфраструктурные барьеры для того, чтобы он упокоился в могиле[54].
Дисфункциональность инфраструктурной среды воспринимается участниками похорон как естественное условие. Это отчетливо видно в разговорах между агентами, между самими родственниками и в этнографических интервью. Проблемы, возникающие при подготовке и проведении похорон, актуализируются (и представляются) участниками не как неизбежное зло, а как особая форма испытания.
Поломка и ремонт инфраструктуры переносятся и на последующие коммеморативные практики, по сути, заменяя их. Информанты описывают такую «разруху» как «ненормальную», но поскольку система постоянно находится в подобном состоянии, «вечный ремонт» приводит к формированию особого социального порядка и особой культуры. О подобных «культурах ремонта» писал антрополог Ян Чипчейз, отмечая, что для некоторых локальных сообществ процесс починки позволяет создавать горизонтальные социальные связи, которые обеспечивают обмен ресурсами, товарами и помогают в формировании социального статуса человека, умеющего делать «ремонт»[55].
Церемония прощания в поле, где находится кладбище.
Дочка автора, участвующая в ритуале ремонта на Пасху. В семье автора этих строк все религиозные праздники и каждое посещение кладбища сопровождаются уборкой могил, покраской оград, ремонтом памятников и т.д. Взаимодействие с инфраструктурой, с ее постоянными дисфункциями, трансформирует обряд общения с умершими в практики ремонта. Ремонт — это и есть поминание.
Крайне показателен один из случаев, который произошел со мной в процессе полевой работы. В местной администрации небольшого поселения идет живое обсуждение технического проекта будущего колумбария и парка памяти. Владелец ритуального агентства хочет получить участок для строительства этого объекта и перечисляет самые различные аргументы в свою пользу. Наконец обсуждение доходит до вопроса финансирования и оплаты потенциальных услуг фирмы. Далее происходит следующий диалог:
Из дальнейшего диалога становится понятно, с точки зрения представителя администрации, ритуальная практика поминовения усопших заключается в ремонте надгробных сооружений, покраске ограды, вывозе мусора и т.п. По мнению представителя администрации, если кто-то другой будет делать это за родственников усопших, то фактически это будет означать разрушение поминальной практики. Похоронно-поминальный обряд предполагает особый режим взаимодействия с материальным миром — постоянный его ремонт.
В книге «Русские разговоры» Нэнси Рис описывает, как во время перестройки простые люди обсуждали повседневные трудности. Она отмечает, что главным мотивом этих разговоров являются жалобы, которые она называет «литаниями»:
Я полагаю, что при взаимодействии с похоронной инфраструктурой реализуется тот же принцип, что и в «литаниях», —
Почему ремонт становится желанным состоянием для всех:
социологическое обобщение
В заключительной части интерпретации я предлагаю соединить всех акторов вместе и придать моим интерпретациям теоретически осмысленный вид.
Теоретические наработки в области этнографии инфраструктуры демонстрируют ряд нормативных ограничений, которые изрядно усложняют рассмотрение дисфункций как варианта нормы, — здесь и начинаются проблемы с концептуализацией[57]. С одной стороны, «поломка» и «ремонт» предполагают, что объекты бывают двух типов: «рабочими» и «сломанными». Соответственно, функциональное состояние воспринимается как некое «нормальное» состояние, а дисфункциональное — нет.
С другой стороны, дисфункция якобы всегда требует определенных действий по ее устранению. За аксиому берется утверждение, что социотехнические структуры стремятся к идеальному рабочему состоянию и устранению поломки. Такие системы тяготеют к минимизации рисков выхода из строя, поддерживая функциональность и совершенствуя технический уровень. Социотехнические структуры можно описать как большой муравейник, который в случае повреждений моментально пускает все силы на их устранение[58]. Однако собранный мною полевой материал говорит о другом, и этому есть свое социологическое объяснение.
ebooksa