Теория невероятности

22
18
20
22
24
26
28
30

Николай ещё в детстве уверовал в свою неординарную судьбу, после того, как в осенний пасмурный день к нему в комнату влетела шаровая молния. Он, конечно, не сразу понял, что это молния, да ещё шаровая, но после уяснил без сомнения. Это был пылающий огнем шар величиной с блюдце. Незваная гостья облетела комнату по периметру на высоте потолка, тыкаясь носом в каждый угол, как слепой на перекрестке. Что она там вынюхивала, разобрать было невозможно, как и понять всех этих инопланетных посланцев с их странностями и причудами. Мысли юного парня при виде явления метались, как рыбки в аквариуме, куда кот запустил свою когтистую лапу. «Ниже не опускается, потому, что чего-то боится… размером значительно меньше футбольного мяча, сыграть нею вряд ли получится… вот бы изловить и в сетке вынести во двор на удивление ребятам… Светка была бы в восторге, вот тут бы я её и пригласил в кино…»

А тем временем сияющая сфера опустилась ниже и остановилась в полуторах метрах на уровне Колькиных глаз. Бег мыслей в голове юноши остановился. Так и застыли они друг против друга на неопределенное время. Николай в светящемся шаре ничего не высмотрел, а что уяснила для себя молния, и уяснила ли, осталось вечной загадкой. Огненный шар вылетел через окно, как и явился, не опалив при этом гардину. С этого момента Николай поверил в свою предрасположенность к миру избранных. Осталось найти этот мир и постучаться, чтоб впустили.

И, черт побери, так-таки впустили. Все вышло, как в несуразном бреду или, как в дешевом фильме штамповке. Но факт – вот он, разуйте глаза! Николай в президентских прибамбасах и с маршальским жезлом в руке. Взмахнет, и танки пойдут на приступ опорного пункта. Махнет над головой, и самолеты поднимутся в воздух, готовые сбросить смертоносный груз на ничего не подозревающего неприятеля. Откуда тому знать, что на его детей пожаловались отпрыски противной стороны. Не зря же всему свету известно, что от любви до ненависти расстояние короче плевка. Дети пошалили, чего-то не поделили, а у взрослых голова с плеч долой. У одних грудь в орденах, благодаря подобной казуистике, а у других – в отверстиях от пуль. И только равнодушным небесам это кажется нормальным, так как и одни, и другие для них – дети неразумные, хоть и обладающие мышлением, и рано или поздно объединит их общая участь перед которой все равны. И только наивные временно будут мнить себя победителями…

Не смотря на их длительные молчаливые паузы во время не частых встреч, двойники президента ощущали родство душ в своих отношениях. А могло ли быть иначе, коль при их условии жизни других общений не предусматривалось. Служебные обстоятельства сталкивали их и с начальником охраны Филином, и с представителем тайной полиции («Тайник» – как они его называли между собой), который расписывал им обязанности при очередном выезде на мероприятие. Он же вручал им тексты речей, которые они заучивали наизусть, проводил инструктажи о конкретном мероприятии и его значении, а так же определял диапазон их возможностей: что можно было делать и говорить, и в каком интервале, а что категорически запрещалось. Ни с Филиным, ни с Тайником никакие посторонние разговоры не допускались, да и их строго надменная манера держаться ни к чему доброму не располагала.

Были ещё правда уроки, на которых им преподаватели искусство декламирования и копирования разговорной речи, приемы ходьбы и подражания движениям, правила этикета и поведения на все случаи жизни. С обучающими этим предметам преподавателями (одни мужчины, как назло) допускались мелкие свободные вольности, но они натыкались на броню служебных установок, которые читались на лицах репетиторов. И натыкаясь, сдувались, как воздушный шарик.

Женщин, которых им доставляли раз в неделю, были не в счет: они не произносили ни одного слова за время общения, только слушали и вожделенно дышали, по-видимому, согласно инструкции.

Вот и оставалось двойникам питать друг к другу родственные чувства, за неимением иных близких душ. С какого-то момента своего общения они стали называть, то ли в шутку, то ли по дружбе, один другого Двойничок и Тройничок, и от этого на душе становилось приятно ласково.

* * *

Только творчество разъедает ржавчину повседневной жизни, и как над ним не издевайся, все равно не надоест. Все остальное рано или поздно приедается и начинает язвительной занозой донимать душу, сердце, мысли… Особенно страдает от этого депутат судьбы, поставленный на полное обеспечение и содержание, которому в ус не надо дуть, чтобы позаботиться о завтрашней нужде. Довольствие располагает к лености и предостерегает от чрезмерных усилий в деятельности. Но не приведи господи такому депутату лишится привычной поставки – вмиг инфаркт хватит, либо ещё какая напость похуже прибьется. И закон здесь работает не на физической силе, моральной, культурной или звездной восприимчивости окружающей среды, а на топливе психологии, господа-товарищи, от которой негде укрыться. Хоть в небе от неё прячься, хоть под землей затаись, а она всё равно своё возьмет, если к ней сокровенного подхода не подыскать.

Самое обидное, что тому, кто имеет подобное обеспечение, завидуют сотни и тысячи людей, не понимая, какая-такая психология отягощает бытие почти царствующей персоне. А тому и ананасы не в радость, мандарины осточертели, а от торта «Кучерявый пинчер» лицо само непроизвольно воротится. Бананы пользовались спросом лишь потому, что кожура выбрасывалась везде, где персонал мог поскользнуться, а съедобная часть шла на корм рыбам в бассейн и осаживалась в виде ила на дне, в котором заводились разные гниды. Никакие деликатесы не могли отогнать тоску и отвращение, потому, что отсутствие свободы лишает всяческого удовольствия, в том числе и аппетита. Кто поверит в подобное, не побывав в сообразной шкуре?

Это присказка. В сказке каждый хочет на улице найти, ну очень много денег или драгоценностей. Только, где найти того, кто эти ценности хотел бы потерять? А первое без второго не бывает. Вот и, поди, разберись в этом лабиринте: если один не желает терять, то, как другому найдти? С вашими желаниями разбогатеть – сходите к цыганке, она точный путь укажет. Если же вы такой принципиальный и цыганкам не доверяете, а всё же жаждите есть- пить вдоволь и отделаться от всех жизненных забот – станьте двойником президента. Надо всего лишь походить на оригинал, как две капли воды, быть того же роста, возраста и веса, и чтоб в президентской канцелярии, в тайном её отделе, вас не вышвырнули за порог.

Вот Николая не вышвырнули. Жизнь выгнулась так, что не он ходил, а за ним пришли. И так вежливо, но настойчиво поговорили представительные мужчины крепкого спортивного сложения, что он не смог отказаться от неслыханных перспектив. К тому же, красотка за их спинами интригующе улыбалась и подмигивала, а в глубоком её декольте, не таясь, играла волной неукротимая сила. Так что выбор был, можно сказать, совершенно добровольный. Правда, позже, бесконечные инструкции и инструктажи предупреждали о последствиях при отказе от выбранного пути, как-то мутновато, но смысл угадывался такой, что, мол, обратной дороги нет. То есть, путь есть, но такой плохой, что по нему ни пройти, ни проехать, и даже пролететь никак не получится, чтобы целым остаться. А после пришлось пройти полную обработку, как кандидата на почетную должность, в результате чего промежность смыкалась похлюпывая, словно, в мыле и часто подрагивала от излишней впечатлительности испытуемого. И нужен ли козе баян при таких условиях? Кто-то скажет, что нужен, а иной воздержится: каждый выбирает по своему спросу и потребностям, фантазиям и заблуждениям.

У Николая через полгода работы на «ответственной должности» проскользнула первая мысль о смене «специальности» и возможностях побега, при полном отсутствии видимых возможностей это совершить. Никаких конкретных планов, но что-то в голове время от времени царапалось, не объясняя причины и вызывая щемящее чувство безысходности. Вопрос о том, как выбраться на свободу за пределы обнимающих его всюду запретов и стен, возник много позже, и с новой силой начал саднить душу. И это несмотря на полное обилие изобилия – её богу, странностям человеческим нет предела, а главное, сам не знает точно, чего хочет. Загадал желание – сбылось; проходит капля времени, и всякий интерес к свершившемуся утрачен, подавай новую охоту. Тьфу, какая зараза этот человек с его вечным «дай».

«Понять желания и стремления человека очень сложно, удовлетворить – невозможно. Разве что, на короткий промежуток времени». – Так ответил ему, когда-то, отец на вопрос: «А что такое счастье, папа?» Николай тогда усомнился в правильности ответа. У него был свой вариант толкования: «Счастье – это, если не надо ходить в школу, а тебя будут содержать, удовлетворяя любую прихоть». Спустя много лет, на эту фразу, откуда-то, из подсознания навязчиво наслоилась мысль: «Здесь уголовщиной попахивает… или полной развращенностью бытия».

* * *

Странные вещи происходят с человеком по мере его взросления, становления и переходу к пенсионному обеспечению. Важные события забываются, меняют смысловой оттенок, явная ложь, а то и чушь, которые некогда воспринимались, как истина, всплывают на поверхность…

В памяти же цементируются какие-то второстепенные ничего не значащие события. Да и вообще, человеческий центр управления выбрасывает такой фортель, что сам иной раз всполошишься, а не то, что родного брата удивишь своими выходками. Выходит, с головой надо серьёзно разбираться не щадя материи, из которой она состоит.

Олег, по прозвищу Рваный, был в самых прекрасных летах человеческой жизнедеятельности, но его внешний вид жизнь замаскировала, что танк в засаде, присыпанный всяким хламом. Ему уступали место в общественном транспорте, что страшно злило, и на оказываемое почтение, он сквозь зубы цедил: «Сгинь, сволочь первозданная… вепрь тебя задери». Больше всего на свете Олег любил, попивая пиво, размышлять о высоких материях, бренности жизни и её смысле. Ни одно событие, вливающееся в местный пивной бар, не обходилось без его участия или обсуждения, и он был горд этим.

Утро Олега Рваного начиналось с того, что первый луч света, проникнувший промеж век в глаз, вызывал на устах злобную ухмылку, скользившую по диагонали, и следом нецензурную брань.

Ежедневный утренний монолог его сводился к следующему: