Он радостно отреагировал на звонок Бреннан: он был более чем готов помочь ей собрать побольше особей. Сегодня Мак-Крэкен признает, что, возможно, не рассматривал женскую сторону вопроса из-за своей предвзятости. «Думал, этим лучше бы заняться женщине, – говорит он. – Мужчина бы для этого не подошел»[164], [165], [166].
Бреннан проанализировала вагины шестнадцати видов водоплавающих и выявила поразительное разнообразие по сравнению с тем, что было известно о любом другом отряде птиц[167]. Внутри влагалищ скрывалось много интересного. Основная цель этого органа, как выяснилось, заключалась в том, чтобы усложнить задачу самцу: это напоминало средневековый пояс целомудрия, созданный для того, чтобы помешать коварным замыслам самца. Иногда женские половые пути закручивались в противоположную сторону от пениса, так что тот не помещался туда полностью. Вдобавок внутри много разных мешочков; попав туда, сперматозоиды умирали. Кроме того, клоаку окутывали мышцы, которые могли заблокировать нежелательного самца или, расширившись, впустить предпочитаемого ухажера. Это не позволяло самцам полностью проникнуть внутрь без содействия самки.
Соотношение размеров и форм пениcа и влагалища было «невероятно тесным», как заявила Бреннан в интервью газете New York Times. «Препарировав хотя бы одну птицу, я могла очень легко предсказать, как будет выглядеть особь противоположного пола»[168].
Что бы ни делали особи женского пола, они преуспевали. Бреннан обнаружила, что у уток только 2–5 % потомства появляются в результате насильственных связей. Чем агрессивнее и мощнее от природы был самец, тем длиннее и сложнее становился репродуктивный тракт самки, чтобы увернуться от него. Это была борьба за контроль над размножением, а не за независимость собственного тела[169]: хотя самке было не избежать физического вреда, ее анатомия могла помочь ей в случае принудительного спаривания взять на себя контроль над генами своего потомства. Бреннан поняла, что вагина вовсе не пассивна и непроста. Она, как выразилась Уиллингхэм в своей книге «Фаллическое заблуждение», была мастерски оснащенной машиной для отторжения пениса.
«До этого репродуктивные биологи предполагали, что половые органы самок – всего лишь водопровод, по которому должна пробраться сперма самца, – пишет Бреннан. – Иными словами, предполагалось, что они – пассивные участницы процесса размножения». Однако, по крайней мере у водоплавающих птиц, оба пола явно эволюционировали совместно. Историю развития можно проследить по гениталиям.
Перед Бреннан предстал целый мир: огромное разнообразие влагалищ животных, удивительно несхожих и удручающе неизученных. На протяжении многих поколений анатомы возносили пенис, восхищаясь его длиной, объемом и оснащением. Вклад Бреннан, как бы просто это ни прозвучало, заключался в том, что она рассмотрела как мужские, так и женские гениталии. И их взаимодействие. «Неужели мне так повезло, что я сразу наткнулась на эту сумасшедшую приспособленность? – вопрошает она. – А потом я подумала, что дело не в удаче. Готова поспорить, что это встречается гораздо чаще, чем нам кажется, просто никто не искал. Именно поэтому я решила искать повсюду».
Но почему никто не потрудился поискать? Возможно, по тем же причинам, что и у Чарльза Дарвина.
В 1879 году Дарвин попал в передрягу из-за задних конечностей некоторых обезьян. Пожилой натуралист нарвался на раздраженное замечание одного критика о том, что ученый с большей пользой потратил бы время, переливая воду из пустого в порожнее, чем размышляя о «задних частях обезьян». Это замечание относилось к статье Дарвина о «неприличной привычке» некоторых видов выставлять напоказ свои пунцовые ягодицы. Забавляясь, натуралист написал одному другу: «Мистер Рескин очень остроумно подметил, что я испытываю глубокий и нежный интерес к ярко окрашенным задним частям некоторых обезьян»[170].
За увлечением Дарвина голыми обезьяньими ягодицами скрывался интерес к половому отбору. Во второй половине своей карьеры он обозначил еще один фактор, влияющий на формирование видов, в дополнение к хорошо известной теории естественного отбора: предпочтение самок. Чтобы передать свои гены, нужно с кем-то спариться[171]. А для этого необходимо привлечь противоположный пол. Поэтому самцы развили сложные признаки (как, например, хоры у лягушек, яркое оперение у птиц); не в целях адаптации, а просто чтобы понравиться самкам, осуществляющим отбор. Дарвин предполагал, что, как и хвост павлина, надутые ягодицы самца обезьяны были сексуальной декорацией, которую он выставлял напоказ, чтобы привлечь самку в период ухаживания. Он отметил, что «эти части более ярко окрашены у одного пола, чем у другого» и что они «становятся ярче в брачный сезон»[172].
Странно, что не только самцы занимались подобной демонстрацией. В своей менее знаковой второй работе «Происхождение человека» Дарвин писал, что у самки макак-резусов обнаженная кожа вокруг хвоста «блестящая, карминно-красного цвета»[173] и «периодически становится еще ярче». Во время брачного сезона ее вульва – «примыкающие части», как он позже деликатно выразился, – наливается кровью, сигнализируя о готовности к спариванию. Также он однажды задокументировал самку хохлатой черной макаки, которая «с урчанием повернулась и показала самцу свою красную заднюю часть, чего я раньше никогда не наблюдал у этого животного». От этого самца охватило возбуждение, и он стал яростно колотить по прутьям клетки, громко урча»[174].
У самцов резуса между тем не было и капли красного. Поскольку этот факт не соответствовал тезису Дарвина, он упомянул его лишь вскользь, утешая себя тем, что размер, зубы и усы особи мужского пола по-прежнему «подчинялись общему правилу, согласно которому самец превосходит самку».
Дарвину так и не удалось подобраться к вульве или влагалищу ближе. Хотя полностью книга называлась «Происхождение человека и половой отбор», он постарался ни разу не затронуть первичные половые признаки, то есть гениталии. «Гениталии здесь нас не интересуют», – написал он. Ученый считал их скорее функциональными, чем декоративными, и поэтому не подверженными воздействию факторов полового отбора. Он ограничился характеристиками, которые, на его взгляд, в первую очередь привлекают самку для спаривания (например, «больший размер, сила и задиристость самца, его оружие для нападения или средства защиты от соперников, броский окрас и различные украшения, глубина голоса и другие подобные характеристики»[175]).
Дарвин отлично знал, что ему сойдет с рук, а что нет. В молодости он поэтически воспевал пенис отряда усоногих, который, будучи в восемь-девять раз длиннее своего владельца, был одним из самых длинных в мире животных. В четырех объемных томах, посвященных усоногому раку (более 1200 страниц), ученый охарактеризовывал его как «отлично развитый», «свернувшийся, как длинный червь»[176]. Но теперь он перестал писать исключительно для любителей усоногих.
Дарвин стал публичной фигурой с седой бородой и благородным взглядом. Более того, он взял на себя миссию, которая уже сама по себе была равносильна богохульству: в книге «Происхождение видов» он постулировал, что все животные на Земле – не божественные творения, а появились на свет в силу ряда случайностей и законов природы. В эту же кучу он втянул и людей.
Учитывая эту непростую задачу, ему нужно было быть осторожным. «Дарвинисты, как и жена Цезаря, должны были оставаться вне подозрений[177], – говорит Эвелин Ричардс, специалист по истории науки и автор книги «Дарвин и создание полового отбора». – Им нужно было играть в глубокоуважаемых джентльменов, столько разногласий вызывали их мнения». Он вряд ли мог позволить себе добавить в общую кучу пенисы и вагины.
Но если читать между строк, то можно обнаружить и другое исключение. Одним из главных концептуальных прорывов Дарвина в «Происхождении» было утверждение, что полового отбора достаточно, чтобы объяснить различия между человеческими расами – от цвета кожи до гениталий. В качестве основного доказательства он привел упоминания европейских колонистов о необычных ягодицах женщин готтентотов из Капской провинции Южной Африки[178]. Дарвин писал, что у этих дам «задняя часть тела выступает удивительным образом», а в сноске (на латыни) добавил, что «тот самый пояс или выступ на женщинах, который кажется нам омерзительным, имеет большую ценность для мужчин этого племени»[179]. Этот «пояс» был скрытой отсылкой на удлиненные свисающие половые губы у некоторых женщин, которые давно привлекали нескромное внимание европейских анатомов[180], [181].
Почему, если Дарвин так старался избегать разговоров о гениталиях, он все-таки заострил внимание на вульвах обезьян и женщин-готтентотов? Все из-за того, что «они не воспринимались как люди»[182], поясняет доктор Бану Субраманиам, профессор в области исследований женщин, гендера и сексуальности в Массачусетском университете в городе Амхерст и автор книги «Истории призраков Дарвина». По мнению Дарвина, и те и другие были дочеловеческими, примитивными предками современных утонченных белых европейских женщин. Комментарии об их сексуальной анатомии не подразумевали такого же риска, как разговоры о настоящих викторианских женщинах.
Как и размер черепа и цвет кожи, сексуальные особенности южноафриканских женщин воспринимались как доказательство того, что они в самом низу человеческой иерархии, – удобно для страны, все еще находящейся под имперским правлением. «Пол и раса взаимосвязаны, – говорит Субраманиам. – Пол всегда расизируется, а раса сексуализируется. Эти представления выражаются, скажем, в образе гиперсексуальной черной женщины. По-моему, именно поэтому так важна история науки: она помогает осознать пагубное наследие рабства, которое приобрело сегодня форму расизма».
Когда Дарвин в 1830-х совершал кругосветное путешествие на корабле «Бигль», британские женщины не могли голосовать, учиться в вузах или владеть собственностью. Женщины и мужчины считались явно неравными – две взаимодополняющие половины цивилизационного целого. Но к моменту, когда он приступил к написанию «Происхождения», нормы уже менялись. Британские суфражистки требовали права голоса и боролись за доступ к высшему образованию и получению профессий. Было создано Общество женского избирательного права. Такие выдающиеся мыслители, как философ Джон Стюарт Милль, принялись оспаривать общепринятое мнение о том, что женщины от природы неполноценны. Возможно, как утверждал Милль в своей книге «О подчинении женщины», нынешнее положение женщины свидетельствует не о ее врожденном потенциале, а о социальных условиях. Обращайтесь с женщинами как с равными – и видимое различие исчезнет.
Дарвин, продукт и столп более ранних времен, был с этим не согласен. Для него женщина должна была быть – как он однажды в молодости написал в своем дневнике, размышляя о женитьбе, – «милой и кроткой женой» и «предметом, который можно любить и с которым можно играть; как ни крути, лучше собаки» (у нее также, что немаловажно, должны быть деньги). Вскоре после публикации книги Милля на прогулке в сельской местности Уэльса Дарвину повстречалась женщина, которая рецензировала его работу, – страстная британская феминистка и борец за права животных Фрэнсис Пауэр Кобб[183]. Стоя в двадцати метрах от нее вверх по тропинке на склоне холма, он высказал ей все, что думает о положении женщин. «Милль мог бы кое-чему поучиться у естественной науки, – рявкнул он. – Именно в борьбе за существование и за обладание женщинами мужчины обретают силу и мужество»[184], [185].
ebooksa