– И то верно, – поддержал её Джеймс, попутно скручивая карту местности, разложенную на столе. – У меня сейчас разорвётся голова.
– Значит решено. Парни, вы отправляетесь наверх, – скомандовала она. – А мы с Джесс устроимся в гостиной. Я попросила отца разбудить всех в семь утра.
– Но, – начал я, но меня перебили два тонких голоска, твердящих хором.
– Никаких но! – выпалили они одновременно, словно тренировались этому месяц.
– Пойдём от них, – Джеймс пихнул меня в плечо. – А то дамы так устают от нашего ужасного мужского общества.
Я решил подыграть ему:
– Ах, неужели мы столь утомительны для сея прекрасных особ?
– Да-с, точно так-с.
– Идите уже, актёры, – кинула нам в спины Джесс.
– Вторая дверь справа, – напомнила Саманта.
– Ага.
Вторая дверь справа вела в нынешнюю мою комнату. По предметам, находящимся там, я предположил, что сейчас эта комната принадлежит Саманте. Внутреннее убранство было куда богаче, недели то, что мне представилось увидеть. У стены расположился большой, но аккуратный шкаф, рядом с ним – широкая ширма, за которой находился стул из тёмного дерева. Около кровати стоял самый настоящий тубалет со всякими девчачьими вещичками, вроде духов, заколок и расчёсок. Кровать была значительно шире, чем та, которая дожила до нашего времени. Джеймс приземлился прямиком на светлое шёлковое покрывало.
– Я чур лягу у стены. Только давай без домогательств, Хьюберт Фостер, а то я ведь знаю, какой Вы дебошир.
– Очень надо до Вас, любитель уток, домогаться, – кинул я. – И никакой я не дебошир. Это Вы так бесцеремонно разбудили меня в прошлый раз.
Я плюхнулся рядом с ним.
– Почему ты так часто используешь все эти театральные жаргонизмы? – Спросил он.
– О, я просто достаточно долго ходил в театральный кружок. И каждый раз мне доставались роли каких-нибудь аристократов, которые всегда-с выражались по-светски-с.
– Здорово.
– На самом деле, я много чем занимался. Чего только я не делал. Даже в музыкальную школу ходил пару месяцев.
– Всего пару месяцев?