– Ну да, а потом я провалил свой первый экзамен и понял, что музыка – это не моё.
– На каком инструменте ты учился играть?
– Не поверишь, на балалайке.
Джеймс подавил в себе смешок.
– Это не должно быть смешным, но я просто представил тебя, играющим на балалайке, – он престал сдерживать в себе смех и залился задорным хохотом.
– Смейся-смейся, пока можешь. Сам-то занимался хоть чем-нибудь?
– Не-а. Мой максимум – это школа. Родители не могут позволить мне хоть какой-нибудь кружок. Не люблю жаловаться, но у нас всегда не хватало денег.
– Понимаю, – мне было даже немного жаль его. – Ну, ничего. Я подарю тебе на рождество балалайку, и сам буду тебя учить.
– Ага, а я буду всем хвастаться, что моему учителю медведь на ухо наступил.
– Ты не дослушал меня! Ты будешь играть на балалайке, я на треугольнике, а Джесс будет подыгрывать на ложках.
– О, Боже, это будет оркестр века.
– Точно.
– Будем давать концерты в школе, – мечтательно пролепетал он. – А Джесс? Чем занималась она?
– Почему бы тебе не спросить об этом её саму?
– Не знаю. Разговор как-то не заходит. В основном мы с ней спорим из-за этой чёртовой книги и путешествий во времени.
– Это я заметил.
Мы помолчали где-то минуту, а потом я нарушил тишину.
– Что ты думаешь о ней?
– О Джесс?
– Нет, блин, обо мне. Конечно о ней.