Кумир

О дедушке вовсе позабыл будто. Будущее мерцало неясной глубиной, и нельзя было его обмерять, как озеро или пруд.

Уже девятый класс отучивался Гришка. Совсем взрослый, пора думать, как дальше судьбу строить. Впервые тревога за непроглядное будущее просочилась в сердце. Всё ощутимее становился тот схожий с жумпелом страх, который турсучил бедного Лёху. Тот прикрывал своё тревожное состояние напыщенным красноречием, как комель прячется за толстым слоем мха, полностью укрывая корни дерева. Так и с Лёхой – настолько он оброс внешними прикидками и напускной уверенностью, что не различить было его сокровенного. Теперь они словно поменялись местами, и Гришка не знал, как отогнать надвигающийся исполинский ужас…

Так он добрёл до дома – подавленный и утомлённый. Из расписной будки на него глядели пёсьи глаза. Гвидон был на месте, значит, всё было в порядке. Но когда Гришка подозвал пса, тот не откликнулся, остался, где был. Это несколько подсуропило и без того гнилое настроение. Гришка сник, махнул рукой на пса и вяло зашагал в дом, не разбираясь, что не так.

Бабушка встретила его на пороге – не к добру, плохая примета же.

– Гришка, сынка, шастье-то какое! – бросилась она к нему, шамкая и глотая слова. – Дед вернулся!

Гришка решил, что ему мерекнулось, потом – что он сбрендил.

– Вернулся, вернулся, сынка, – заверяла бабушка, тряся его за плечи. – Заплутал он в лесу-то, напустил на него какой-т колдун силу нечистую.

Гришка вспомнил, как на первых порах после пропажи деда, бабушка ходила к кому-то – призвать деда в дом обратно колдовством.

– Так где он? – почти суеверно прошептал Гришка, поверив во все сходу и сразу.

– В светелке, – восторженным полушёпотом ответила бабушка. – Ты иди пока, сыночка, поздоровайся с дедушкой, а я к бабке Клаве пойду, у меня же гусей нет вовсе-тко!

А ведь и верно – вспомнил Гришка – дед любил гусей да цыплят жареных. Анатолий Семёнович вообще «сущий барин» был, как приговаривала бабушка. На его стороне было городское образование, учёные знания из области батрахологии, и приехал он сюда, в Тупики, лягушек изучать, исходя из топографических особенностей местности. Здесь Анатолий Семёнович, высокозначимый тонконатурный интеллигент, сошёлся с Гришкиной бабкой, не особо грамотной, суеверной, но что называется, интеллигенткой сельского склада. Бабушка не в пример много читала и много ажурных салфеток вязала, рисунком которых и заинтересовала эстетическое чувство деда.

Гришка, оставшись в передней, как-то перепугался сначала. Может, опять морок наседал на воображение. Как не свой, в полуподвешенном состоянии зашёл в светлицу. Эта комнатка всегда больше других наполнялась светом, будто запасая по углам солнечные лучи. Но сегодня здесь было по-вечернему сумрачно. Закат залил стены густой краской, и оттого комната была не то кровавого оттенка, не то брусничного.

– Здравствуй… – хрипло сказал Гришка, рассеивая молчание.

Согнутая фигура в старой дедовской одежде сидела на полу у комода и перебирала записи. У старика было изможденное, худое лицо, совсем недавно бритое, сухое и узкое, как у давно постящегося богомольца. Лицо улыбнулось, преобразилось до неузнавания, но глаза сузились и стали непроницаемыми.

– Гришка, внучек! – не вставая, крикнул дед. Голос у него был совсем не тот, какой помнил Гришка, и это его напугало. Дед будто каркал и говорил совсем просто, не благородно и размеренно, как тот, прежний дедушка.

– Ты где пропадал? Час-то уж поздний, а ты все шляешься, пострелёныш, – без злобы бранился Анатолий Семёнович. – Я тут пока по хрипому навету решил свои заметки перебрать, освежить кой-чего в памяти.

– Где ты был?.. Где ты был так долго? Три года? Где?

– Какие три года? Шишкой тебя стукнуло, или моль какая укусила? Я на три часа только отлучился, в лес ходил, грибов принёс.

– Каких ещё грибов?

– А белых насобирал. Сегодня утром дождик был, я и собрался и сходил вот.