– Добрый вечер, молодые господа! Герр Дымков мне тут кое-что порассказывал о вас, я просто в восхищении! Эс ист толль! Вундербар!
И снова нам по здоровой шоколадке протягивает. А тут ещё и мама с работы пораньше пришла. Уселись мы все вместе за стол, едим, беседуем. Точнее, взрослые беседуют, а мы с Сенькой слушаем. Оказывается, завтра на равнину Снегурочки отправляется новая экспедиция, и отец с Анатолий Сергеевичем тоже туда летят. А через пару дней, когда они всё подготовят, к ним присоединятся ещё учёные с других станций – и китайцы, и американцы, и немецкий профессор тоже. И все вместе они будут заниматься исследованиями той стены, про которую Сенькин папа на конференции рассказывал. Мама грустно вздыхает:
– Ну вот, снова Ваня вниз улетает. Ну почему завтра, почему так скоро? Ведь только-только из одной экспедиции вернулись, чуть не погибли все, и опять на поверхность?
Ваня – это отец. Его мама так часто называет. Он только руками разводит. А Сенькин папа говорит:
– Вера Матвеевна, мы бы и сами рады недельку-другую на станции передохнуть. Но не получается – уровень лавы в озере неизбежно начнёт подниматься, и стену снова зальёт. Честно говоря, в такой ситуации нам бы не завтра, а сегодня вылетать надо.
Мама отвечает:
– Анатолий Сергеевич, да какая тут ситуация? Что мне ваши там стены или озёра? Я каждый раз, когда Ваня на поверхность отправляется, так страшно переживаю… Плачу даже. Вроде пора привыкнуть, а никак не привыкну…
Тут профессор Шнайдер к маме поворачивается:
– О, фрау, как я Вас понимаю! Моя жена тоже ужасно за меня волнуется. А я каждый раз, когда прилетаю сюда, так скучаю по семье… У меня же там, на Земле, двое детей, Петер и Лотта, вот, посмотрите…
И достаёт из кармана фотографию, показывает. Точно – мальчик и девочка, только нас с Сенькой помладше. Лет по семь или восемь, наверное.
– Вам хорошо, дети с вами на станции живут, рядом, вы их каждый день видите. А у меня каждая командировка на Венеру – минимум одиннадцать месяцев. Тоскую, переживаю, а что делать?
Мама говорит:
– Так Вы, профессор, на Земле живёте? Я думала – на европейской станции…
– О, найн. Нет, конечно. Я на Земле живу, но на Венеру прилетаю уже в шестой раз. Подолгу здесь бываю, и на поверхности я совсем не новичок.
– И как Вам, нравится у нас?
Профессор так удивлённо на маму смотрит:
– «У нас» – это в смысле на российской станции или на Венере вообще? Если станция – то станция у вас обыкновенная, ничем не хуже нашей, европейской. А если Венера… То что значит «нравится», уважаемая фрау? Я же планетолог! А Венера для планетолога – это просто прима! Вундербар! Толль! И атмосфера, и поверхность. Это же чудо, самый настоящий рай!
Отец хмыкает:
– Ну, вообще-то больше похоже на ад… Честно говоря, первый раз вижу человека, который называет нашу поверхность «раем».
– О, герр Романов! Вы, конечно, правы, я всё это понимаю. И давление, и температура, и кислота, и лава – условия для работы действительно адские. Ихь вайс дас, я знаю, я не одну сотню часов в экзоскафандре провёл на поверхности. Но вот как учёный я скажу, что Венера – это просто потрясающий объект для исследований. Одна высадка на поверхность – и уже можно писать книгу, а то и целых две. С этой точки зрения Венера – рай, парадис! Я вспоминаю свою первую высадку – ещё никогда в жизни мне не было так страшно, но какие же потрясающие образцы мы тогда привезли с собой на Землю! Мне хватило на диссертацию и две большие статьи по кристаллографии – одна из них, между прочим, была потом отмечена золотой медалью! Так-то!