Сигурд промолчал. Какие-либо слова были бы лишними.
Оборвав свой смех, женщина какое-то время просидела молча. Пока наконец не сказала:
— Я не хочу замуж. Я много раз говорила об этом ярлу.
— Потому что по-прежнему любишь своего мужа? — спросил Сигурд.
Одним богам известно, сколько ему понадобилось воли, чтобы задать этот вопрос спокойно и даже равнодушно.
Это странно, но рядом с этой женщиной ему хотелось казаться мягким и действительно понимающим. Будто бы только это могло помочь ему добиться ее расположения и позволить ей открыть свое настоящее “я”.
— Почему ты спрашиваешь? — настороженно спросила Анифа.
— Потому что мне интересно? — пожал плечами мужчина.
— Я… — начала женщина и тут же запнулась, — Я очень любила Рикса! Он был для меня всем!
Анифа сама не поняла, почему ей хочется быть искренней в присутствии этого мужчины. Несмотря на первое впечатление, которое он оказал на нее, теперь он казался в ее глазах иным, чем его брат. Сигурду хотелось… доверять. Хотелось верить. Хотелось, вопреки рассудку, раскрыть душу и позволить себе… не притворяться.
А ведь она притворялась. Каждый день и каждый час, с того самого момента, когда низкая и быстроходная ладья пристала к деревянному помосту у Торхилда и она встретила Рикса не крепко стоящего на своих ногах и с широкой кривой улыбкой на обезображенном лице, и даже не тяжело раненого и потому — прислонившегося к плечам своих товарищей или лежащего на носилках. Воины Тормода привезли его, густо обмазанного воском, чтобы гниение замедлило свой ход, и плотно обвязанного тканью. А все для того, чтобы не просто похоронить на чужих землях, как то обычно бывало, а воздать почести прославленному воину, как то полагалось, в поселении, которое стало для него и его семьи домом.
И неожиданно для самой себя Анифа рассказала Сигурду об этом дне — и, пока говорила, несколько скупых слез стекли по ее щекам, росинками повисли на подбородке и упали на грудь, едва прикрытую широким вырезом узорчатого платья.
Она рассказала, что никогда не позволяла себе горевать на людях и, особенно, на глазах своих детей. Иногда ее воля, конечно, давала слабину, и тогда она изливала сердце лишь богам на капище, зная их молчаливость. Но очень скоро она заперла свою чрезмерно эмоциональную натуру, а вместе с ней и боль, и свою чувственность на замок, и лишь материнство и любовь к детям стали ее натурой. По крайней мере, до сегодняшнего дня…
Анифа едва не проговорилась, что позволила себе лишнего со Свеном. Вовремя прикусила себе язык, но это неловкая заминка была для Сигурда яснее всяких слов.
Он понял всё, но посчитал правильным не задумываться о том, что именно произошло между братом и этой женщиной, что так растревожило их обоих. Но видел сейчас перед собой полную эмоций и чувств молодую женщину, которая не только исповедалась ему, но и снова — как и два дня назад — нараспашку открыла свое сердце, чувствуя из-за этого страх и облегчение одновременно.
Как же в этот момент Сигурду захотелось привлечь ее к себе! Прижать к своей широкой груди, обнять крепко и надежно, чтобы она отринула прочь свои страхи и, расслабившись, успокоила свое трепещущее и нежное сердце. Ведь несмотря на весь свой неприступный и строгий вид, всю свою холодность и отрешенность, внутри она была слабой и очень ранимой. Чудо, что она открылась ему. Значит, Сигурд на верном пути.
— Тебе надо поспать и отдохнуть, — строго проговорил Сигурд, слегка подвинувшись к ней и проникновенно заглядывая в глаза. — Все мы много выпили, ты много двигалась, а твое колено вряд ли зажило так быстро…
Неожиданно вздрогнув, будто очнувшись от глубоких размышлений или видений, Анифа с удивлением посмотрела на мужчину рядом. В ее глазах отразилось непонимание и смятение, но довольно быстро сменилось истинно женским смущением.
— Я помогу тебе… — смягчив свой голос, добавил мужчина, поднимаясь и одновременно, как ребенка, подхватывая ее под мышки и с легкостью ставя на ноги.
Женщина инстинктивно вцепилась в мощные мужские плечи, а сам Сигурд почему-то не поспешил отнять свои руки, вместо этого проведя ладонями по женским бокам и тонкой талии. Но это было лишь мимолетное и короткое прикосновение, вызвавшее, тем не менее, приятное тепло на ее коже.